равно. Потому что я опять закрываюсь с головой, вспоминая вчерашнюю ночь.

И всё из-за этого «господин».

Зачем он к нему так обратился?

Я же теперь горю ещё сильнее.

— В общем, я всё выписал. Строго постельный режим. Через три дня лучше не станет — вызывайте. Через недельку уже бегать будет.

— Неделю?… — шепчу, выглядывая из-под одеяла. Интересно, а Рихтер трахает больных девушек? Боится заразиться или нет? Неделя же входит в тот месяц, который он мне дал.

Да… Я помню его слова, перед тем, как отключиться! И я чётко слышала, когда он твердил мне на ухо, что даёт этот короткий месяц.

Хоть я и не дослушала до конца, мне всё равно хватило начала.

— Я понял, — угрюмо кивает, уходя в свои мысли. Наверное. Но он выглядит сейчас так… непривычно задумчивым. Стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на доктора, что сидит на моей кровати. Внимательно. Со всей серьёзностью и ответственностью.

А в этой белой рубашке и чёрных брюках… Бизнесмен, блин. Даже дома в офисной одежде.

Внезапно поднимает на меня взгляд серых глаз. А я только сильнее укрываюсь. Не могу на него смотреть.

Учитывая нашу ночь и утро…

— Тогда я пойду. Скорейшего выздоровления, милочка!

— Спасибо… — мямлю без настроения. Нет у меня его. Есть только смущение, стыд, озноб и полыхающие щёки. Ведь мы остаёмся наедине.

Дверь за доктором захлопывается. Окончательно.

И я молюсь, чтобы он не начал о вчерашнем.

— Извини, я доставляю тебе проблемы, — начинаю, пытаясь сбагрить его. На него не смотрю. — Не хочу больше тратить твоё время.

Внезапно матрас у краешка, около моей попы — прогибается. Под весом тела Рихтера.

Нет! Зачем он только садится рядом!

И тянет свою ладонь в мою сторону?

Вали отсюда, вали!

Отодвигает одеяло, в которое сильнее вцепляюсь пальцами. Но он всё равно отодвигает его и опускает тёплые и грубые пальцы мне на подбородок.

Поворачивает мою голову к нему. Но я не смотрю в его в глаза — стыдливо отвожу взгляд вниз.

— Ты везучая, однако, — с каких пор у него такой приятный голос? Который не отравляет слух. Как остальные. Наоборот. Ласкает.

Мама… Неужели я слышу его теперь по-другому только из-за вчерашней ночи?

Она ведь не первая! Секс — не первый!

— Почему? — шепчу сухими губами, не понимая, о чём он.

— Только вчера я дал тебе месяц… Но ты уже успела взять себе каникулы на неделю.

Скромная улыбка сама расплывается по моему красному и горячему лицу.

— Оставшиеся три недели будут для тебя адом, ты в курсе?

Я нервно сглатываю.

— В курсе, — довольно шепчет ответ, зная его и без меня. — Пока отдыхай. Я позову Розалию, она будет помогать тебе и менять полотенца. Принесёт еды и чего-нибудь горячего.

Я едва не подскакиваю на кровати. Распахиваю широко глаза и всё же поднимаю на него свой растерянный взгляд.

— Может, не надо всё же? — я всё ещё беспокоюсь за свою репутацию. Что подумают обо мне другие, когда увидят здесь горничную, которая ДОЛЖНА болеть дома, а не здесь? — Я справлюсь и сама. У меня есть руки, ноги, и вообще…

Я не успеваю договорить.

— Логинова! — голос, который только недавно ласкал слух, сейчас заставляет сжаться. Слишком грозный и устрашающий. Ещё и такой громкий. — Ты — врач, да. Замечу. Студентка. Но это никак не играет роли. У тебя температура тридцать девять. Ты находишься в моём доме, и я буду решать, кто здесь будет работать. Поэтому лежи, молчи, смотри телевизор, ешь и отдыхай.

Для кого-то эти слова будут мечтой. Но не для меня.

Рихтер резко встаёт с кровати.

— Встретимся вечером, — кидает напоследок слова перед тем, как оставить меня одну. С пультом, таблетками и мучениями, царящими на душе.

* * *

Я приоткрываю рот и тяжело дышу. Не могу открыть глаза. Веки словно налились свинцом. Стали такими тяжеленными… И, кажется, я опять горю. Как и весь вечер, весь день.

Неосознанно поднимаю ладонь к полотенцу на лбу. Сухое. Как давно его не меняли?

Розалия, наверное, ушла. Она весь день заботилась обо мне, меняла компрессы и носила горячие напитки для горла. И когда наступила ночь, наверное, ушла домой.

А мне бы сейчас охладиться…

Потому что я опять горю так, словно меня кинули в огонь, языки пламени которого окутали и не хотят отпускать. Пот струится по телу, а перед глазами какой-то туман.

Я хочу встать, чтобы обмакнуть полотенце в прохладной воде и немного расслабиться… Но и этого не могу.

Ещё и голос сел. Пропал днём. И крикнуть не могу, позвать кого-либо. Да и вряд ли кто-то пройдёт мимо комнаты именно в этот момент. Я в гостевом крыле ведь.

Придётся вставать.

Убираю руку от головы и упираюсь с трудом на локти.

Но тут же падаю, когда ощущаю на груди лёгкое касание и слышу в бреду эти слова:

— Лежи, сам сделаю.

Вроде Алекс. Но я уже ни в чём не уверена. Может, я сплю? Мне уже снились сны с его участием. Приличные и не очень. В основном ужастики, где он убивает меня. Не знаю, отчего они в моей голове.

И этот сон немного другой.

Здесь холодные ладони дотрагиваются лба и убирают тёплое полотенце.

А я чувствую эту прохладу на своей коже и невольно тянусь слабыми руками к его руке. Обхватываю пальцами и прислоняю ко лбу, постанывая от наслаждения:

— Блаженство…

Холод его пальцев и правда уносит меня на седьмое небо от счастья. Я мну их, кручу в своих ладонях и откровенно кайфую. Это круче любого секса. Хотя, нет. Секс с Рихтером намного лучше, но сейчас… Всё же мне нужна спасительная прохлада.

— Мне приятно, что ты рада, но хватит тебе пока.

Я разочарованно постанываю, когда ладонь покидает горячий лоб.

— Умеешь ты обламывать… — всё ещё шепчу без голоса. Может, услышал.

— Ну, это мы оба умеем.

Я усмехаюсь.

И тут же прикрываю в удовольствии рот, потому что холодное полотенце опускается на пылающее лицо.

— Я готова тебя расцеловать, — я знаю, что эти слова сейчас звучат не эротично. Поэтому и говорю их. Но зато искренне.

— Я не брезглив и не боюсь заболеть, — хмыкает. Мама… Даже тут найдёт момент, чтобы намекнуть на близость. Он не устал? Я вот очень. — Ты таблетки принимала?

— Угу…

— Температуру померим.

Суёт градусник в подмышку.

— У тебя когда-нибудь появлялись какие-нибудь ненужные и совсем бесполезные желания? — внезапно произношу, слегка улыбаясь. Это всё температура.

Будь я сейчас в ясном уме, зарылась бы с головой