меня… Перекатывают. Со спины на живот.

Я не сразу понимаю, в чём дело.

И только когда обычные спальные штаны, которые я нашла в шкафу для гостей, сползают вниз…

А что-то холодное касается ягодицы…

Понимаю, что наступает пиздец.

— Алекс? — мне плевать, что ему не нравится это имя! Если он сейчас скажет мне, что делает ЭТО, я буду называть его так каждую минуту.

— Напросилась, — выдыхает зло. — Сколько болеть можно? Сама напросилась. Не будет тебе больше пощады.

Всё это звучит, как в боевиках. Страшных фильмах.

Я не успеваю и среагировать, как острая игла вонзается в ягодицу, и я заранее сжимаю подушку руками.

Это…! Слишком смущает!

И хоть я думала, что Рихтер сделает это больно… Нет, всё терпимо. Что я даже удивлённо вскидываю брови и не замечаю, как проходит весь укол.

— Пакость маленькая, — шепчет где-то за спиной. — Надавал бы по заднице. За то, что болеешь. Но пока больная, жалко.

Несмотря на слабость, я хихикаю. Плюхаюсь лицом в подушку, зарываюсь в неё и улыбаюсь, как полоумная. И несмотря на спущенные штаны… На этот раз засыпаю с хорошими мыслями.

И даже не вижу кошмаров…

* * *

На следующий день мне становится лучше. Рихтер заходит с утра — проверяет моё состояние, выслушивает мои просьбы никого не звать. И, когда я показываю ему отметку в виде тридцати семи на градуснике и то, что я бегаю быстрее коня, он уходит.

Я чувствую себя лучше, поэтому забочусь о себе самостоятельно.

Каждый раз поглядываю на дверь и прислушиваюсь к шагам за ней. Жду, когда придёт Рихтер, а я отчитаюсь ему, что выпила все таблетки и поела бульон. Он сказал так отчитаться.

Но он не приходит ни в обед, ни даже вечером. Температура поднялась, но я уже не брежу, как все те предыдущие дни. Засыпаю с трудом. Потому что всё кошусь на вход и мучаюсь мыслями, почему Алекс не пришёл.

Подумываю даже сходить до него сама, но нет…

Странно это.

Стоит ли мне говорить, что каждый раз, выходя за едой, я с надеждой и каким-то желанием рвусь на кухню, желая увидеть его там? Ну, вдруг. Кофе вышел попить.

Уродство какое-то.

И ведь он не пришёл.

А я, как параноик, постоянно поглядываю то на часы, то на дверь.

В итоге…

Не сумев больше выдержать, я всё же засыпаю с мыслями, что следующий день всё покажет.

И он показал.

Александр опять не пришёл. Но в этот раз ни утром, ни в обед, ни вечером. Будто забыл обо мне. Поэтому, озадаченная, я пошла на его поиски. Чтобы убедиться, что он уехал, или вроде того.

До него не дохожу.

Я встречаю по пути горничную, которая убирается у него в кабинете, пока я лежу в койке. Я спрашиваю, где он пропадает. Может, он уехал?

Но нет. Я помню этот разговор. До сих пор, хоть и прошло уже полдня, и я просто должна выкинуть это из головы.

«— Нет, он не уехал. И да, он дома, — осматривает меня подозрительным взглядом. Я в домашней одежде, но мне всё равно. — А ты?…

— Неважно, — только пытаюсь сбежать от ответа. Хочет спросить почему я здесь. Понимаю.

— Ну ладно… Так-то он работает в кабинете. Работа из дома же. Иногда выходит с планшетом на улицу… Если ты хочешь к нему сходить и узнать что-то — он пока не занят.

Значит, не занят… Но всё равно не заходит ко мне. Случилось чего? Странно всё это.

— Спасибо, — бегло благодарю, разворачиваясь и собираясь возвратиться обратно в комнату.

Блин, Виола, выкинь это из головы. Он занят. И у него нет времени играться в няньки больше одного дня.

— Логинова, — окликает горничная, и я стопорюсь на порожке и снова поворачиваюсь к ней. В надежде. Может, скажет что-то такое, что оправдает Алекса?

— Я бы на твоём месте, — тянет как-то высокомерно. Не нравится она мне. — Спустилась бы с небес на землю. Не нужна ты ему. Твой приход здесь — вопрос времени. Но вот тебе совет. Смотри, не влюбись. Потому что потом тебе будет очень больно. И с Бельц…

Так и хочется фыркнуть ей в лицо.

Я? Влюблюсь в Алекса? Не бывать этому. Мы спим. Всего лишь спим вместе. Наслаждаемся. И всё.

Я ничего не отвечаю ей. Захожу обратно в комнату и потираю устало виски. Голова начинает болеть.

Нужно забыть. Всего лишь забыть. Даже несмотря на то, что всё же… Что-то произошло.»

И это меня…

Мягко скажем, озадачивает.

И разочаровывает.

Я что-то не так сделала?

Он менял мне компресс, проверял таблетки и даже ставил постоянно по ночам градусники. Сидел рядом. Недолго, но всё же. Беспокоился, что его игрушка может долго болеть. День-два. Но всё же. Проявил человечность.

А сейчас…

И след простыл.

И когда пятый день заканчивается, а я встречаюсь с ним на кухне…

Так и хочется спросить, что я сделала не так.

Но вместо этого молчу. Наливаю с графина воду в стакан и стою к нему спиной. Не роняю ни единого слова. Не знаю. Обидно как-то.

Я думала, что мы только нашли общий язык.

— Я вижу, тебе стало лучше, — произносит буднично. Просто. Будто не он игнорирует меня уже какой по счёту день.

— Да, — отвечаю без энтузиазма. — Через два дня, наверное, смогу уже работать. Если надо, я могу приступить к своим обязанностям уже завтра…

— Нет необходимости.

И всё.

Это весь наш диалог на пятый день после нескольких дней отсутствия его в моей комнате.

И я вроде должна радоваться, что извращённый немец не лезет ко мне, не донимает вопросами и не пытается залезть мне в трусы…

Но почему так обидно?!

И постоянно донимает чувство того, что я что-то сделала не так.

Он охладел.

Я же вижу. До этого он кидал на меня изучающие, томные, но холодные взгляды. Не сводил глаз, пожирая меня ими и раздевая на ходу. Не скрывал тот факт, что он хочет меня.

А сейчас… Только мажет равнодушным взглядом и уходит, даже не посмотрев на меня.

И это…

Очень сильно задевает. И как ни странно… волнует.

Глава 28

Когда я прихожу в себя после утомительной болезни, возвращаюсь к работе. Убираю старательно спальни, навожу чистоту в кабинете Рихтера, где меня встречает всегда тишина и обычная механика.

За всю неделю моим телом по его прямому назначению Алекс воспользовался четыре раза.

Два раза в его кабинете на столе… И