и Андрей Белый535. Позднее к ним добавились новые заметные имена и, помимо прочих, Игорь Северянин.

О восприятии и разнообразии манер публичного чтения, каким оно сложилось к концу 1910‐х годов, можно судить по сатирическому очерку Саши Черного, попутно касающегося и исполнительской манеры Игоря Северянина:

Мы, русские современники, захватили еще полосу подчеркивающей, приподнято-пафосной декламации <…> Манера эта никогда не ограничивалась голосовыми связками: участвовали глаза, брови, нос, руки (шведская гимнастика патетических моментов), гордо отставленная подрыгивающая нога, белый крахмал рубашки и вдохновенно набегающая на низкий лоб прическа… <…> Современная декламация, если определять ее новой убого-нищенской терминологией, конечно, значительно «полевела». Можно наметить два ее основных типа. Первый из них – пародирующая неосимволистов пономарско-трупная читка. <…> Голос без понижений и повышений, без piano и forte, без выделения цезуры, без отделения строк и строф. <…> Вторая манера культивируется подражателями того гениального, но скромного мужчины, который недавно обмолвился о себе в стихах:

Поэт, как Дант, мыслитель, как Сократ,

Не я ль достиг в искусстве апогея…

(Строчки стихотворения Игоря Северянина «Финал» из сборника «Вервэна», 1920 г. – К. Б.536)

Манера эта, как и все великие открытия, проста и убедительна. Назвать ее можно «поэзо-фиксатуарной» по той утонченно-писарской изысканности, с какой декламаторы обоего пола, вихляя бедрами, выпевают, с подвизгиваньем в середине каждой строки, завитые и напомаженные стихозы537.

Интересно, что сам Северянин, исключительно высоко ценивший свою манеру исполнения стихотворений, был нетерпим к собственным подражателям – ни на бумаге, ни на сцене. Среди тех, кто раздражал его сильнее других, был Александр Вертинский – поэт и певец, чей манерный и театрализованно-эстрадный стиль выступлений, казалось бы, можно счесть близким к мелодекламации Северянина. Но нет. В 1926 году Северянин посвятит Вертинскому уничижительный сонет (известный по рукописи поэта в составе неопубликованного сборника «Очаровательные разочарования», но надо отдать должное Северянину – он не включил его в окончательную редакцию книги «Медальоны», изданную в Белграде в 1934 году):

Душистый дух бездушной духоты

Гнилой, фокстротной, пошлой, кокаинной.

Изобретя особый жанр кретинный,

Он смех низвел на степень смехоты.

От смеха надрывают животы

И слезы льют, смотря, как этот длинный

Делец и плут, певец любви перинной,

Жестикулирует из пустоты.

Все в мимике его красноречиво:

В ней глубина бездонного обрыва,

Куда летит Земля на всех парах.

Не знаю, как разнузданной Европе,

Рехнувшейся от крови и утопий,

Но этот клоун мне внушает страх538.

Как не задуматься здесь о том, что, не знай читатель, о ком идет речь в этом стихотворении, все сказанное в нем можно было бы отнести по адресу самого Северянина. Тем замечательнее, что репертуар Вертинского, пользовавшегося к началу 1920‐х годов повсеместной славой, включал и несколько стихотворений Северянина539. В своих воспоминаниях Вертинский был справедливее и снисходительнее:

Северянин был человек бедный, но тянулся он изо всех сил, изображая пресыщенного эстета и аристократа. Это очень вредило ему. Несомненно, он был талантлив: в его стихах много подлинного чувства, выдумки, темперамента, молодого напора и искренности. Но ему не хватало хорошего вкуса и чувства меры. А кроме того, его неудержимо влекло в тот замкнутый и пустой мир, который назывался «высшим светом»540.

7

Но что знал, видел, чувствовал, слышал сам Северянин, когда представлял себе парк, девочку, ласточку, папочку, платочек, а также слезы, капризы и шалости? Так, например, мы вправе пофантазировать, о каком парке, указывающем на пространственную и временную мизансцену текста, идет речь в стихотворении Северянина. Это условный парк или какой-то, который ему почему-либо мог припоминаться прежде всего? И к какому времени отнести само происшествие? Казалось бы, ясно, что ласточки прилетают весной, а улетают осенью, но символика весны, лета и осени подразумевает разные подтексты и возможность несхожих интерпретаций.

Позднее в автобиографической поэме «Падучая стремнина» (1922) Северянин расскажет о своей любовной истории со Златой, начавшейся и разворачивавшейся в 1905–1906 годах в Гатчине (в начале века в ходу были два названия города: Гатчина и Гатчино), где его мать снимала дачу. Фон их встреч – парки Гатчины и ближайших окрестностей:

И Приорат, и ферма, и зверинец,

И царский парк, где павильон Венеры,

Не нравиться не могут тем, кто любит

Действительно природу, но, конечно,

Окрестности ее, примерно Пудость,

Где водяная мельница и Парк

С охотничьим дворцом эпохи Павла

Гораздо ближе сердцу моему541.

Вдали дворец нахмурен обветшалый

И парк, – из кедров, лиственниц и пихт,

На берегу реки затих <…>542

Прогулки со Златой закончились тем, что она стала матерью его дочери, с которой он вполне мог бы потом гулять в этих же местах. Там же, в Гатчине, в эти же годы (с 1906 до 1909 года) жил Константин Фофанов, знакомство с которым в 1907 году многое определит в поэтических и жизненных предпочтениях поэта543. Любимым местом прогулок – и темой нескольких стихотворений Фофанова, ставшего близким другом и старшим наставником (и, помимо прочего, автором псевдонима) Игоря Северянина – были те же парки:

Воздух сладко дышит липами,

Веет влагой от ручья.

Дальний поезд дерзко хрипами

Заглушает соловья.

Ночь грустит и словно мается,

Спят заглохшие пруды.

Небо вешнее купается

В мутном холоде воды.

Вид печальный, вид пленительный,

Грезит былью старый сад,

И с тоскою усыпительной

Ропщет быстрый водопад.

«В парке», 1910544

Парк – это город или почти город, но не деревня. Так что упоминание о парке – особенно при интересе к «пространственному повороту» в истолковании литературных и изобразительных текстов545 – важно уже тем, что это равно «урбанистический» и природный ландшафт. Можно сказать, что парк – это окультуренная природа и все-таки еще/уже природа. То же можно сказать и о детях и, в частности, о девочке северянинского стихотворения: она принадлежит миру, где естественное, природное еще не вытеснено обществом и культурой, то есть, условно говоря, – не лесу, не городу, а парку.

Наконец, упоминание о парке в стихотворении Северянина и, видимо, о безмятежной прогулке папы и его дочки отсылают