слишком поспешно — чтобы не привлечь внимание. Выждал, пока часы не пробьют восемь, а потом рванул через площадь, мечтая как можно быстрее смыться из этого чертова местечка.

Что теперь делать — я не знал. Понимал только, что нужно держаться как можно дальше от национальных костюмов и от полиции. Тот деревенский парень со своими дружками вполне мог меня разыскать. Я шел без всякой цели, пока не попал на Уезд. Туда, где находился офис Свободы. Мне помнилось, что где-то поблизости есть погребок, и, узнав его по мерцающим огонькам, я спустился туда в такой тревоге, что даже забыл про свои гудящие подошвы. Посетителей там не было. Пожилая барменша налила мне рюмку сливянки, я ее опрокинул одним махом, попросил еще и пошел к столику. Когда я сел, ко мне подошел хозяин.

— Ну что, земляк, — начал он панибратским тоном, — славный выдался денек, верно?

— Да, очень даже.

— Вы его не скоро забудете.

— Это точно, не скоро! — искренне отозвался я.

— Улизнули от дружков, чтобы пропустить рюмашечку?

— Угадали.

Он вытер столик и уселся рядом.

— Вы в котором часу снимаетесь?

— Снимаюсь? — спросил я и тут же понял, о чем он говорит. Земляки приехали — земляки должны уехать. В поездах, груженных земляками. Завтра в целой Праге не сыщешь человека в национальном костюме. Кроме одного-единственного болвана.

— Ведь вы все сегодня разъезжаетесь, так ведь?

— Да, скоро уже поедем.

— Вы, наверно, много километров сделали. Уж очень у вас измученный вид.

— Да, закажу-ка я, пожалуй, еще рюмочку, — уныло ответил я.

Он пошел наливать, а я сидел, набычившись, в своих сапожищах и жилетке и не видел никакого просвета. Я не смогу еще одну ночь бегать взад-вперед по переулкам. И уж конечно, не смогу завтра появиться в таком виде на улице… Мне нужно какое-то укрытие. Нужно найти место, где бы я мог поесть и передохнуть. Нужен друг…

Думаю, эта идея возникла у меня еще тогда, когда я увидел ее — свою последнюю отчаянную надежду. Я проверил карман — там ли еще мой бумажник. Записная книжка была на месте, а в ней записан ее телефон. Хозяин принес сливянку, я выпил ее залпом и вышел.

Неподалеку я увидел телефонную будку, вошел в нее и набрал номер. «Интересно, дома ли ее отец», — подумал я. Я решил, если ответит мужской голос — тут же брошу трубку. И стал ждать с бьющимся сердцем.

Но мужской голос не ответил. Вообще никто не ответил. Телефон трезвонил минуты три. Повесив трубку, я вышел на улицу и стоял в темноте, испытывая отчаяние, острое до дурноты, пытаясь сообразить, что же будет дальше. Я больше не могу болтаться по улицам, не могу оставаться в Праге. Скоро я останусь единственным крестьянином во всем городе. Может, мне стоит отправиться в Баррандов, пока это еще возможно, и дожидаться ее там?

И я действительно пошел туда, придерживаясь темной стороны улицы и неся в руках свою шляпу с пером.

Когда я подошел к сверкающим во мраке террасам, время близилось к половине десятого. Там вовсю танцевали, на ярусах кружились пары. А через дорогу, примерно в двухстах ярдах от меня, стояла деревянная скамейка, на которой мы с ней в тот раз сидели, и прямо возле нее — телефонная будка. Я вошел в нее и снова позвонил. Ответа по-прежнему не было.

Тогда я, прячась за кустами, направился к ее дому. Боковая дорожка тонула в смолистой мгле. В доме было темно. Я простоял несколько минут на углу, у всех на виду, и вдруг подумал, что, возможно, за Властей установлена слежка — если, скажем, им стало известно, что я с ней гулял и провел у нее ночь. Ведь это единственный человек, с которым у меня был контакт. В общем, лучше всего спрятаться в кустах.

Возле телефонной будки были густые заросли. Я заполз в них, сел на землю и стал ждать. С танцплощадки вышло несколько человек. На скамеечку то и дело присаживались парочки. Потом, когда пейзаж снова становился безлюдным, я высовывал нос из кустов.

Я еще два раза звонил ей из будки. На второй раз, без четверти двенадцать, она наконец-то ответила.

— Власта, это Николас, — сказал я по-английски, — Николас Вистлер.

— Николас! Откуда ты взялся?

— Власта, с тобой рядом кто-нибудь есть? Твой отец дома?

— Нет. Нет, я одна. Николас, как чудесно! Только я не понимаю…

— Я все объясню при встрече. Можно к тебе прийти?

— Ну конечно же, милачек, я как раз собиралась ложиться! Ах, как чудесно!

— Ты ложись. Не жди меня. И выключи свет.

— Я, конечно, буду тебя ждать! Сколько тебе…

— Пожалуйста, Власта, делай то, что тебе говорят. Я не хочу привлекать внимание. И не знаю, сколько времени это у меня займет.

— А-а. Ну тогда я оставлю дверь открытой. Ты ее просто толкни, милачек.

Я повесил трубку, улыбнулся с облегчением и вышел на улицу.

На мое «счастье», рядом в траве лежала пара. Я снова нырнул в кусты и стал ждать, пока они уйдут.

Прошло полчаса, а они все не уходили.

Было уже полпервого и вовсю светила луна, когда я наконец вышел на боковую дорожку. Перед калиткой я остановился, вслушиваясь и вглядываясь. Было темно как в могиле.

Калитка чуть скрипнула. Тихо захрустел под ногами гравий тропинки.

Как она и обещала, дверь оказалась открытой, я ее толкнул и вошел в дом.

Часть XI

Глава 42

В постель она не легла. Одетая в халат, она ждала меня в гостиной. Горела маленькая настольная лампочка, шторы были задернуты, а она лежала на диване и курила.

Глаза ее были устремлены на дверь, и, когда я вошел, она сразу села.

— Кто это?

— Власта, это я. Николас.

— Николас! — Она даже подпрыгнула. — Что с тобой? Что это за маскарад? — И она изумленно схватила меня за руки.

— Это чертовски длинная история, Власта. У тебя найдется что-нибудь выпить?

Теперь, когда я был у нее в доме, в безопасности, в теплой, слабо освещенной комнате, с меня вдруг спало напряжение. Меня била неуемная дрожь.

Она обняла меня, и ее смуглое, удлиненное лицо искривилось от смеха при виде того, что я, вероятно, собой представлял.

— Ну конечно же, милачек! У тебя такой странный вид… Ты, наверно, устал. Садись.

Но я грузно плюхнулся на диван еще до того, как она мне это предложила. Она посмотрела на меня с изумлением, но больше ни о чем не стала