– Дэвид, а вас, как выходца из ирландской семьи, должны были растить в католической вере.

– С моих родителей хватило религии в Ирландии. – Он обратился к Наталии: – А как насчет вас?

– Меня воспитали лютеранкой, хотя в Словакии живут главным образом католики. Но я тоже разочаровалась в религии. Известно ли вам, что наш маленький диктатор Тисо – католический священник? Его словацкие националисты с радостью помогли Гитлеру расчленить Чехословакию, и у нас теперь есть свое католическое фашистское государство, вроде Хорватии и Испании. Наши Глинковы гвардейцы, это вроде ваших чернорубашечников, грузили евреев в вагоны, когда немцы решили депортировать их в сорок втором году.

В ее голосе звучала такая злость, какой Дэвид еще не слышал.

– Мне казалось, что Чехословакия полностью оккупирована Германией, – сказал Джефф.

– Нет. Мы – зависимое государство со своим правительством, как в Британии и во Франции.

Она отвела взгляд, сосредоточившись на дороге, пока их обгоняла маленькая спортивная машина: молодая пара выехала на воскресную прогулку.

– Вы изображаете на картинах свой родной город? – спросил Джефф.

– По большей части Братиславу, столицу Словакии, где я жила, прежде чем переехать сюда.

– А сцены боев? – задал вопрос Дэвид.

– Когда началось вторжение Гитлера в Россию, Словакия тоже отправила своих солдат. Мы стали единственной славянской страной, участвовавшей в нашествии. Правда, контингент был чисто символическим. – Женщина помедлила, потом добавила: – Мой брат воевал на Кавказском фронте. Был тяжело ранен. А позже умер.

– Мне жаль, – сказал Дэвид.

– Ирония судьбы: в тридцатые он был коммунистом. Уехал на время в Россию, полный надежд, но вернулся разочарованным. Россия стала кладбищем для его надежд, а затем и для него самого.

– А вы потом перебрались в Англию.

– Да, спустя несколько лет. И вот я здесь, – отрезала она, закрывая тему.

Проезжая по автостраде, они миновали одно из сельскохозяйственных поселений для безработных. Правительственная пропаганда трубила, что деревня является средоточием английского духа, что людям следует возвращаться к истокам. Дэвид смотрел на убогие каркасные домишки, стоявшие посреди грязи, в окружении загонов для птицы и покосившихся заборов. Похоже на городские огороды, только больше по размеру.

– Возрождаем славное средневековое прошлое, – прокомментировал Джефф со злой иронией.

Люди работали согнувшись – сажали тоненькие деревца. Измученного вида женщина в пальто и накинутом на голову шарфе шла по дорожке между лачугами и несла грязного малыша.

– И так по всей Европе, – сказала Наталия. – Поклонение селу. Суть мечты националистов. Полюбуйтесь ею.

Джефф предложил включить радио, и некоторое время они слушали «Любимое для семей в разлуке» – концерт, составленный по заявкам близких для солдат, несших службу в Индии и Адене, Малайе и Африке. После того как одна мать попросила передать привет сыну в Кении, Джефф попросил Наталию выключить приемник – программа вгоняла его в тоску.

На обед они остановились на старинном постоялом дворе, отремонтированном внутри: покрашенные черным потолочные балки, беленые стены, увешанные медными лошадиными бляхами, щит и скрещенные мечи над камином. В углу бара стоял телевизор, показывали танцоров, исполнявших моррис[12]. В рабочие дни там не было отбоя от разъездных торговцев, но в то воскресенье за столиками сидели лишь несколько пожилых людей, а у стойки торчали какие-то типы, по виду – отставные военные. Дэвид пошел, чтобы принести напитки и заказать еду.

– Беда английского рабочего, – говорил один из пожилых мужчин у бара, – в том, что он, честно говоря, не любит работать. Он чертовски ленив. – Оратор ткнул пальцем в приятеля. – Решение состоит в том, чтобы связать их военной дисциплиной и устраивать сачкам отменную порку перед строем. А еще надо пристрелить нескольких митингующих тред-юнионистов, как летом сделали в Бредфорде.

– Не думаю, что дойдет до публичных порок, Ральф. Бивербрук все-таки слишком мягкотел.

– Для этого теперь есть Мосли. Он заставит бездельников работать как надо, и тогда мы по части промышленности сможем потягаться с немцами и чертовыми янки. – Он расхохотался. – Повторим?

Возвращаясь к своим, Дэвид подумал, что шутка про отстрел тред-юнионистов была расхожей среди адвокатов, приятелей отца. Теперь отстрел действительно происходил, и люди вроде этих старых завсегдатаев бара радовались этому. Они заняли столик у окна, с видом на бурые, прихваченные морозцем поля. Джефф закурил трубку.

– Я снова болтаю о жизни в Кении, – сказал он, виновато хохотнув. – Навожу скуку на бедную Наталию.

Женщина улыбнулась Джеффу, и Дэвид ощутил смутный укол ревности.

– Это не скучно, – возразила она. – Это звучит как другой мир: Африка. Прямо как райский сад.

– Там жарко и полно болезней.

– Могила Белого Человека.

– Это про Западную Африку. Но работа тяжелая. На землях племен нас было всего несколько человек, и мы управляли территорией размером с половину Уэльса. Вообще-то, управляли вожди, но с оглядкой на нас. Пока я был там, мы прокладывали дорогу. Мне казалось, что это полезная вещь, которая поможет развитию торговли, но на самом деле ее использовали только для того, чтобы переправлять черных работников в белые поселения.

Губы Джеффа плотно сжались.

– Должно быть, это очень одиноко – быть там единственным белым человеком, – проговорила Наталия.

– Да, образ жизни туземцев совсем не похож на наш. По правде говоря, они нам не доверяют. И не стоит их за это винить, как мне кажется, ведь мы просто пришли и все забрали. – Он невесело засмеялся. – Иногда я чувствовал себя среди них как человек, бредущий в темноте с тусклым фонарем.

– У нас в Министерстве доминионов часто бывают черные посетители, – сказал Дэвид. – Помнится, вскоре после прихода туда я встретился с одним южноафриканским студентом. Он застрял здесь без денег, но домой возвращаться не хотел. Я считал себя сторонником либеральных идей, но, когда этот парень пришел, я мог только сидеть и смотреть на него, настолько чужим он выглядел. А я ему, наверное, показался придурком. Он обращался ко мне на идеальном оксфордском английском. – Дэвид покачал головой. – Разумеется, сейчас африканцам и индусам запрещено учиться в Англии.

Джефф пыхнул трубкой:

– Признаться честно, я всегда радовался, встречая других белых поселенцев – ветеринаров и лесничих. И старался почаще выбираться в Найроби.

По лицу Джеффа пробежала тень, и он замолчал. До сих пор не может забыть женщину, с которой встречался там, подумал Дэвид. Хотя это было много лет назад. Странная форма привязанности, заслуживающая восхищения, но одновременно пугающая. Интересно, знает ли Наталия о прошлом Джеффа? Вполне возможно. Вероятно, ей известно о них все.

Она посмотрела ему в глаза, потом в окно.

– Зима в этом году пришла рано. Как на моей родине.

И Наталия улыбнулась