8 армию, то считает необходимым заявить: что направление такой части как в состав действующих войск так и формирующихся (в) тылу может разлагающе и крайне вредно отразиться на войсках.

По условиям обстановки и напряженной работе по оздоровлению армии прибытие этой части не желательно и если отряд матросов предназначен (в) 8 армию — реввоенсовет просит (в) случае невозможности дат(ь) ему немедленно другое назначение. Ответ просим дат(ь) срочно, чтобы успеть зменит(ь) маршрут отряда. Реввоенсовет 8-й армии. Гиттис…»[497]

Следующая телеграмма, принятая в Оперативном отделе штаба Южного фронта 31 января 1919 г., звучит более драматично (выполнена в рукописном варианте): «Матросский эшелон буйствует на станции Богоявленск собирается разграбить блокгауз разоружает отряд (что за отряд разоружали буйствующие матросы, в телеграмме не указано. — Авт.) срочно примите меры» далее два не разборчиво, кроме слова «тамбовского»[498].

Любопытно, что в штабе 8-й армии опасались не столько прибытия пьяных матросов, сколько, как указано в телеграмме, матросов неблагонадежных. Не исключено, что моряки были за советскую власть, но против коммунистов.

Но не только матросы были опорой революции (а были они опорой, как мы только что убедились, не всегда), но и различные спецчасти с наименованием «коммунистический», «социалистический» или же «пролетарский».

О морально-психологической и боевой обстановке в одном из таких полков мы можем составить представление, познакомившись с выдержками из доклада инспектора пехоты Южного фронта (подпись неразборчива) в штаб этого фронта о состоянии первого Московского социалистического продовольственного полка — дата не указана, но это, скорее всего, конец декабря 1918 — январь 1919 г.:

«…негодных к службе в строю: стариков свыше 55 лет — 31; малолетних — 68, инвалидов — 34; с явно выраженными физическим недостатками — 40 и больных 100.

Продовольственный полк — это совершенно разрозненная масса, состоящая из самого разнохарактерного элемента, не спаянного ни политическим убеждениями, ни строевым обучением, ни чем-либо другим. Нет ни полка, ни батальона, ни рот, так как не видно даже зачатка воинского духа, не говоря уже о дисциплине, — есть лишь масса. Люди очевидно никогда не ходили по команде, что видно из того, как батальоны по команде: „шагом марш“ буквально ринулись вперед, кто шагом, кто бегом, кто как хотел, испуская крики и делая для себя из этого удовольствие.

Батальоны были разделены на обученных и не обученных строю, причем в первых рядах оказались такие, которые после команды „Равняйся“ и „Смирно“ щелкали семечки, курили, руки держали в карманах, конечно, разговаривали и вообще вели себя довольно непринужденно.

Из произведенного учения выяснилось, что командиры рот не знают строевого устава и не в состоянии даже подать команды, не знают своего места и, безусловно, не соответствуют занимаемой должности. Люди ружейных приемов не знают, постановка к ноге неправильная, на ходу не равняются… совершенно недисциплинированны и даже вступают в пререкания из строя с лицами командного состава… вид большинства людей растерзанный, многие растегнуты (даже отделенный командир был в расстегнутой шинели), с поднятыми воротниками, что свидетельствует о совершенно безразличном отношении командного состава к своим людям.

В полку есть женщины, на которых смотрят как на развлечение и каждое движени(е), каждый поворот которых сопровождается дружным взрывом смеха и совершенно неприличными замечаниями. Люди полка выражали свое неудовольствие по поводу выхода на смотр. Третий батальон на вызов обученных строю вперед ответил, что все строевые до одного человека больны.

Отданное 13 декабря начальником штаба 11-й стрелковой дивизии письменное приказание командирам батальонов о срочном доставлении сведений к 10 часам утра 14 декабря о состоянии батальонов поротно было выполнено лишь к 16 часам 14 декабря после неоднократных напоминаний.

Указывая на массу всевозможных недостатков Продполка, на тот хаотический беспорядок, который господствует в нем, не представляется возможным в противовес отрицательным качествам выставить что-либо положительное»[499].

Комментировать подобный документ излишне — полк небоеспособен и, судя по всему, аполитичен. Очевидно также, что если указанный — равно как и подобные ему полки — посылали в деревни реквизировать хлеб, то они, скорее всего, занимались мародерством и грабежами, а это вполне могло подтолкнуть крестьян к актам неповиновения советской власти и прямому вооруженному сопротивлению большевистским отрядам.

Об этом свидетельствует копия донесения комиссара начальника обороны Южного фронта, фамилия которого не указана, в оперативный отдел штаба Южного фронта: «27 марта 1919 года роте особого назначения при 31 отделом железнодорожном полку обороны железных дорог Южного фронта командиром полка… был отдан приказ срочно выступить на охрану железнодорожного пути в направлении Елец — Касторная Воронеж причиной к этому послужило КонтрРеволюционное выступление в г. Землянске, Воронежской губернии…»

Далее отряды контрреволюционеров называются бандами. Но вот из кого эти самые банды состояли: «Разведка выяснила, что все жители окрестных деревень были вооружены винтовками, взятыми в Землянске… выяснилось, что контрреволюционная банда, сплошь состоящая из дезертиров в количестве 400 человек с двумя пулеметами…» Данный отряд был разбит, и: «31 марта были произведены поголовные обыски в… деревнях, которые обнаружили у населения массу винтовок различных систем, взятых из города Землянска»[500].

Как следствие низкого морального духа Южного фронта, мы видим низкую боеспособность многих его частей.

О дисциплине и низкой боеспособности красных свидетельствует приказ одному из донских военачальников — приказ был перехвачен красными и проходит среди документов разведотделения особого отдела Южного фронта: «Полковнику Щербакову 1918 г. 3 декабря 15 часов № 87 к Донсков Красные углубились довольно далеко в глубь нашего войска, в смысле своего охранения довольно безпечны. В пунктах их расположения охранение довольно слабое. Весьма желательно было произвести партизанский налет на расположение красных и путь подвоза для такой цели отправившаяся сотня должна тихо подобраться к расположению противника, открыть дружный огонь ружейный и пулеметный и произведя тревогу не ввязываясь („не ввязываясь“ подчеркнуто в документе. — Авт.) в бой отступить»[501].

Невысокие боевые и низкие моральные качества показали части 11-й и 14-й дивизий в ходе боев с казаками под Новохоперском в ноябре 1918 г.[502] Вот, например, что представлял собой, по данным Комиссии Южного фронта, личный состав 11-й дивизии:

«…командный состав был в большинстве из призванных по мобилизации прапорщиков, которые в войне с Австро-Германией почти не участвовали.

Кроме того, среди командного состава были явные изменники. Это подтверждает арест командира 31 роты 95 полка, агитировавшего против наступления».

Один из красноармейцев показал: «…За деревней нам повстречался командир 94-го полка тов. Кузнецов, который, увидев, что мы стоим и спорим о том, что за кавалерия показалась слева — казаки или наши, — сказал нам: — Чего вы спорите. Это казаки. Я с ними рядом ехал и