и Лак Бернкастель приложил к панели циферблат часов. Я еще успел подумать: они даже проще, чем у Влада, на ручном заводе. Как это работает?

Затем я услышал океан.

Конечно, такое случалось. Без нормального сна и регулярной еды меня выбивало, как пробку, от любого напряжения. Но сейчас между бронированным лифтом и белыми коридорами не ухнул пульс, не промелькнул пол, и, поднимая взгляд на телевизоры, я подумал: странно. А потом увидел людей.

Десять-пятнадцать человек, они стояли перед экранами, по которым крутились мои беззвучные воспоминания, и смотрели на них – в них, – будто это были рекламные ролики в витрине магазина. Что за, кажется, подумал я.

Незнакомцы повернули голову.

Вместо зрачков у них были просверленные дыры. Вместо радужек – сияющие ободы света, как у солнца в пик затмения. С мужских и женских, широких и узких, бледных и смуглых лиц на меня взглянула бездна. Я молча сделал шаг назад.

Бездна тоже отвернулась. Люди с затмениями в глазах равнодушно разбрелись вдоль телевизоров. Я чувствовал их движение на уровне вибраций, их взгляды в мое прошлое – несформированными мыслями о. Это же сподвигло меня отвести плечо, пропуская из-за спины одного из них. Я знал, что не знал о его приближении. Сам по себе. Но кажется…

Я больше не был сам по себе.

Медленно, тихо я обернулся на чье-то огромное присутствие – и случился взрыв. Самый первый, всекосмический. Он был из золота. Меня разнесло на километры и годы вокруг, мои атомы упали в пустоты между чужими атомами. Так я выжил на уровне мысли. Так я смог продолжить смотреть.

Миллиарды связей преломлялись триллионами маркеров. Это была система. Возможно, даже вся – целиком. Постепенно мозг выстроил читаемые плоскости. Вообразил невообразимые направления. С трудом, но вновь я осознал себя, а за собой – невозможную архитектуру разумного бытия. Четырехмерные лабиринты серверных. Соприкосновение точек, разнесенных в противоположные стороны. Пропасть, как сгиб протяженности. Я стоял у самого края ее, но знал, что могу занести ногу и просто… переступить. На отвесную вертикаль. Сделать ее горизонталью. И тогда снова будет коридор, а в нем телевизоры, выстилавшие стены, как мелкая плитка в бассейне. И в мгновение, когда я был готов сделать это, шагнуть навстречу золотой бездне, во всепоглощающую общность, за спиной раздался голос:

– Не будь наивным.

И меня опрокинуло обратно в коридор.

Я грохнулся, зная: кто-то отдернул меня за плечо. Я не чувствовал этого сам, так подсказала система – те скудные отголоски ее, что с трудом втискивались в мои примитивные мыслительные плоскости.

Я лежал на полу, а вокруг шагали люди с затмениями в глазах. Их стало больше, как в вестибюле утреннего метро. Я повернул голову и в мельтешении ног увидел телевизор. Внутри плескался застекленный океан.

Рассудок плыл: густо, по кругу. А дно его царапала пульсирующая горстка слов.

Не смотри.

– Габи?.. – прошептал я.

Не вставай.

– Где ты?..

Не соглашайся.

– Я знаю, что это ты…

Незнакомцы замедлили шаг. Толпа густела, забивая пролет. Все в порядке, думал я, лежа в глазке света между ними. Это стандартная процедура.

Нет, вымучил я же. Ничего подобного.

Все в порядке, повторил я спокойнее прежнего. Как мантру. Как аксиому, не нуждающуюся в доказательстве.

– Но я же, – прохрипел. – Я был с Лаком Бернкастелем. Мы в вошли в лифт, и он приложил к панели циферблат часов. Я помню это. Я не могу сейчас спать. Прямо сейчас я должен быть у…

У.

Незнакомцы склонились ко мне, заслоняя свет. Черные зрачки всверливались в мои мысли. Солнечные радужки засвечивали память. Они искали негативы, первопричины всего того, что привело меня к ним. Иными словами…

– Михаэль.

Все это время меня допрашивали, не задавая вопросов.

– Ты в порядке?

Я моргнул. Ариадна стояла в раскрытых дверях лифта. Ее черные плечи золотил пыльный свет. Я различил предметы за ее спиной. Они слагали богатый интерьер.

Я пошатнулся, спозл на пол. Лак Бернкастель издал глухой, но полный понимания звук.

– Госпожа-старший-председатель, – воззвал он в комнату. – При всем уважении, прошу воздерживаться от попытки авторизации в чужих функциях. Это небезопасно. И невежливо.

Присев, Ариадна протянула ко мне руку. Кажется, она попыталась проверить зрачки – безразличным, техническим таким жестом, – и оттого я увернулся, мотнув головой.

– Все в порядке, – сказала она, посчитав это за шок. – Ты снова здесь.

Она знает, тупо подумал я. Она бывала там. Он был там. Однажды Стефан тоже стоял с вечностью за спиной, под пристальным взглядом огромной ищущей сущности. Он, конечно, выстоял и после. Не сидел на полу. Не вызывал жалость.

– Ему нужна вода, – сказала Ариадна.

Без лишних слов Лак Бернкастель вышел из лифта.

– Криста была на пресс-конференции, – только и смог выдавить я.

Выражение Ариаднина лица не изменилось, но она взглянула куда-то мимо моего виска. Я понял: она пыталась достроить услышанным то, что знала сама.

– Что мне делать? – прохрипел я.

– Молчать.

Ариадна выпрямилась и подтянула меня следом. После больной, растемпературенной Кристы, от которой еще жгло ладони, но особенно – грудь, Ариаднина рука казалась не просто холодной. Она была мертвенно ледяной.

Я покачнулся, но устоял. Двери лифта не пытались закрыться.

Наверное, такие места и назывались пентхаусами: дом внутри дома, этажи на этаже. Потолок здесь был поднебесным, с открытыми перекрытиями. Его подпирали колонны, внутри которых размыкались лавовые сгустки янтарного света. Тени колыхались. Отблески плыли по лакированной мебели, будто косяк светящихся рыб.

По окнам ниспадали гобелены, тяжелые как паруса. Они напоминали храмовые фрески, но из шерсти, льна и мерцающих серебряных нитей. В узких прорезях наружного света светилась заоблачная высота.

– От лица госпожи-старшего-председателя приношу извинения, – начал Лак Бернкастель. – Она сожалеет…

– Неправда, – сказала Ариадна. – Не сожалеет.

– Неправда, – согласился он еще спокойнее, чем перед журналистами. – Но там была и часть моих извинений тоже.

Склонившись над кофейным столиком в квадрате длинных темных диванов, энтроп налил воду в бокал. Отставив графин, он выпрямился и взглянул мимо Ариадны, на меня. Затем, с куда большим – нет, не почтением даже: предосторожностью – он посмотрел дальше, и выше, и я вдруг почувствовал, что все это время мне в затылок ввинчивался чужой взгляд.

Она сидела между столбцами фигурной балюстрады, свесив ноги со второго этажа. Обычно так сидят дети – играючи, на самом краю. Габриэль тоже так когда-то сидела, качая над пропастью балеткой. Но существо наверху хранило неподвижность и безмолвие. Оно следило за нами из глаз юной девушки с неприбранными русыми волосами – такими длинными, что в полный рост они, наверное, подметали пол. Существо было древним, огромным. Оно теснилось в сотне подобных тел. Глядя на него, тысячелетия назад невозможно было не придумать бога.

– Прошу вас.

Я слышал низкочастотное гудение электричества в колоннах, тяжелый шорох гобеленов по полу. Но и голоса. Нездешние, далекие. Писк приборов. Гудение электричества. Пробку на выезде из города. Она тоже их