доискиваться до всего. Уже давно жизнь смяла бы его и по-своему перетерла, если бы он так отмахивался рукой от всех вопросов, связанных с его существованием.

Поэтому не найдя ответа у своего сокамерника," он обращался к другим источникам и однажды в теоретическом Столкновении Шпака и Брагина почерпнул некоторый материал для своих выводов.

Спор между Шпаком и Брагиным разгорелся из-за книги, которую Брагин передал инженеру, чтобы тот ознакомился с курьезами, подмеченными в ней вдумчивым молодым пропагандистом. Это был сборник «О проблемах идеализма».

Николай Андреевич Шпак, весьма симпатичный интеллигент, с традиционно хорошим отношением к людям, любовно настроенный к рабочим и всему революционному движению, какое только было до того на свете, — не согласился с Брагиным в том, что статьи сборника излагают курьезные взгляды. Статью с идеалистическими взглядами о свободе воли он, наоборот, готов был считать евангелием революционного движения, о чем и возвестил с окна своей одиночки в третьем этаже гулявшему во дворе сыну чиновника для поручений.

Брагин расхохотался.

— Так ведь вы же проявляете удивительное невежество, Николай Андреевич, — воскликнул он, останавливаясь среди двора и задирая голову кверху, чтобы отыскать там в одной из решеток лицо старшего и потому, казалось бы, более теоретически подготовленного товарища. — Вы считаете себя марксистом, а в вопросе о свободе воли соглашаетесь с таким мистическим идеалистом, который в произведениях Маркса даже в гостях не был, что называется.

Тотчас же, как только первые фразы спора разнеслись по двору, к окнам поднялись и выставили в решетки носы другие заключенные. Просунул голову и Матвей, также «прилип» к решетке и посмотрел на Брагина.

Шпак, почувствовавший, что невидимая им из окна публика одиночек насторожилась, ожидая его ответа, решил принять вызов юноши.

— Невежество невежеством, — возразил он, — а вы скажите, что вы можете по существу возразить против признания принципа свободы воли? Тогда мы сможем разговаривать.

— Так, ведь, это же для нас, марксистов, решенный спор. Плеханов по этому поводу...

— Да не Плеханов... изложите ваши соображения по существу вопроса, а не плехановские.

— Вы — консервативный либерал или народник, Николай Андреевич; есть для нас уже некоторые установленные предшествующей очень убедительной полемикой вещи. Ну, например, то, что идеология, психология, право и так дальше являются не самообразующимися или самовозникающими фактами и комбинациями фактов, а что они являются производной надстройкой, возникшей на экономической базе, — вы это признаете?

— Признаю, — согласился Шпак.

— Признаете... Следующее положение...— И Брагин вопросительно протянув кверху руку в уровень с задранной головой продолжал: — явления воли представляют собой разве не психологический факт или комбинацию фактов?

— Психологическую комбинацию фактов, — подтвердил еще раз Шпак.

— Ну, так как же, теоретически, эта комбинация фактов будет свободной, если она является не самовозникающей или самообразующейся, а есть производная величина от этой экономической основы? Ведь даже с точки зрения формальной логики это явная нелепость, а вы хотите ее защищать.

И Брагин, закрепив под высоким лбом на серых мутных глазах пенснэ, снова вопросительно взглянул вверх, стараясь и сам себе разрешить явное противоречие нескольких отвлеченных положений с теми мыслями, которые где-то не к месту торчали у Шпака.

Воспитатель Матвея по первому кружку в мастерских секунду помедлил, а затем уверенно стал вскрывать свои соображения. Шпак говорил с остановками.

— Формальной логики для разрешения диалектического спора недостаточно, потому что она приведет к софизмам, и мы только попопетушимся... Остановимся на одном нашем положении: «данное явление представляет собой комби-на-цию психологических фактов».

Шпак процитировал медленно фразу, повторенную два раза Брагиным и подчеркнул слово комбинация. Затем продолжал.

— Комбинация может быть простой... Но, может быть, как это ясно, и весьма сложной. Элементами этого сложного являются один на другой нагромождающиеся и один другой порождающие психологические факторы... И, вот, если мы возьмем какую-нибудь суперсложную комбинацию, особенно нагроможденную, мы убедимся, что в ней последние производные — произведены не от экономических факторов... экономического базиса, скажем... а от первых психологических реакций на экономические поводы. Последние действуют на первые реакции, а затем начинается чистая психология... неизученная область. Тут мы еще из опыта ничего не знаем. Приходится делать заключения a priori. Первое заключение лично я могу сделать только от обратного: если бы мы считали волю не свободной, а зависящей, скажем, хоть от экономики, то нам осталось бы только быть квиетистами..., то-есть мы бы пассивно ждали воздействия экономических факторов... И на себя, и на массы... на рабочих... Однако, мы боремся, хотя непосредственных экономических факторов для нас с вами, например, видимых нет. Мы зовем к борьбе, воздействуем на волю. Ergo: считаем ее свободной и у себя, и у масс...

Брагин рассмеялся.

— Ну, вы беспросветно отстали, Николай Андреевич. Вы совершенно не читаете нашей новой литературы. Ведь и на это ответ марксистской теорией уже дан давно: у Маркса этот ответ гласит: «воздействуя на внешнюю природу, человек изменяет свою собственную природу». Плеханов же по этому поводу говорит: «Человек есть не только следствие явлений, совершающихся в природе и обществе, но он одновременно является и причиной явлений»...

— Это не ответ. Что значит «воздействуя на природу — изменяет природу»; в какой связи это находится с нашим вопросом?

Брагин удивленно посмотрел на Шпака. Он окончательно убеждался, что значительно более старый, чем он сам, пропагандист не знает или не продумал основных мыслей Маркса. Но поскольку спор уже надо было привести к какому-нибудь концу, он решил ответить.

— Разъясняю иллюстрацией, если это не ясно... Сидит с нами рядом, как вам известно, самое непримиримое существо — подросток Юсаков...

Матвей, и без того не пропускавший изо всего спора ни одного звука, при этих словах вытянул лицо и, взглянув на увлекшегося с одухотворенным лицом Брагина, прижался еще плотнее к решетке.

— Это, — продолжал тот, — настоящий действующий вулкан самой активной воли, которая не находит пока еще себе выхода. Ha-днях, по поводу сенсационных разговоров о мечниковской теории продления человеческой жизни, в разговоре с Полиной Чайченко, он отрезал: если бы кто-нибудь научился мариновать до двухсотлетнего возраста стариков, то он сам подсыпал бы своей матери яду и посоветовал бы своим товарищам то же самое сделать с другими зажившимися стариками, чтобы они не занимали места на земле.

Матвей, действительно, так думал.

— Вы понимаете, что это значит?

— Ничего, кроме того, что Матвей сказал крайность.

— А крайность как раз в данном случае и характерна. Вы знаете, что отец Матвея стрелочник. Мать поденщица