— Твой приятель, этот с электрички, может провесть нас в театр перед началом спектакля, Анатолий? —спросил Матвей Сабинина.

— Проведет и еще поможет сделать, что нужно.

— Он там сейчас?

— Обязательно. Перед спектаклем электротехник и он раньше всех приходят.

— Ну, это нам и нужно. Нужно забраться сейчас, пока там никого нет, в театр. В театре в каждой ложе, перед каждым креслом давайте напишем наши изречения в честь буржуев. Заборные двухстишия и четверостишия. Знает кто-нибудь из вас подходящие?

Семен залился: —Еще бы!

Анатолий и Сигизмунд, хмыкнули и кивнули головой.

— Здорово!

— А потом? — спросил Семен.

— А потом буржуи разгонятся в ложи и приготовятся делать оценку оперы и выражать благородные мысли, и споткнутся об нашу литературу.

— Ну и благородство получится!

— Разбегутся черти..

— Или позовут режиссера да скандал сочинят.

— Посмотрим, что будет, — сказал Матвей. Идите и орудуйте, Сигизмунд с Анатолием, а мы с Семеном на бульваре вас обождем. Всем не имеет смысла итти. Потом пойдем на спектакль.

— А ты напиши, Матвей, несколько изречений позабористей; я мало знаю, — сказал Сигизмунд.

Матвей вырвал из записной книжки пару листов и, смеясь, начал вспоминать специфические произведения.

— Мелу и угля вы достанете? — спросил он отправляющихся, кончив запись.

— Найдем!

Компания разделилась. Сигизмунд и Анатолий пошли в театр, а Матвей и Семен завернули за угол, прошли несколько раз среди других гуляющих по главной улице и, выждав достаточно времени, вышли на бульвары.

Через четверть часа возвратились уходившие дебоширы.

— Ну, что? —спросил Матвей, видя, однако, и сам, что на каждом из возвратившихся еще белеют остатки мела на куртках — следы вытирания рук.

— Все сделано!

— Не артачился Перелешка? Провел?

— Нет! Мелу не хватило, так он еще из кладовки принес кусок и помогал нам.

— Хорошо! Счистите мел на себе. Кто знает, сколько сейчас времени?

— Половина восьмого, возле театра я видел.

— Через полчаса начало спектакля. Через двадцать минут мы можем итти в театр. Пойдем все четверо, и если какому-нибудь крокодилу там не понравятся Анатолиевы сапоги или мои штиблеты, то мы поднимем все вместе такой разговор, что они согласятся лучше для нас одних сыграть оперу, только не заводить с нами дела. Давайте закурим теперь. Кто хочет курить?

— Я, — сказал Сигизмунд.

— И я, —отозвался Семен.

Сабинин покачал головой. — Не хочу привыкать..

Покурив и побалаганив четверть часа, компания направилась в театр.

Матвей, зная, что билетов на галерку не купить, решил разориться на балкон, но в театр все-таки попасть. Он на сегодняшние дебоши собирался растранжирить весь свой аванс, полученный в субботу из конторы.

Вмешавшись в толпу «чистой» публики, которая проталкивалась ко входам, парни более или менее незаметно проскользнули наверх. Здесь, когда они заняли места, на них могли бы обратить внимание только ближайшие соседи, но для этого был скрыт главный повод, ибо не было видно ни больших братниных сапог Сабинина ни просивших каши штиблет Матвея, быстро спрятанных ими под скамьями.

Театр заполнялся. Галерка и балкон уже гудели. Партер запестрел платьями, заблистал лысинами и, подобно цветнику с распускающимися в апреле бутонами, покрылся дамскими шляпами и шарфами.

— Смотрите: вон, вон, в левом углу третьего яруса садятся, —шептал Анатолию Сигизмунд. —Там написано.

— Читают! —воскликнул Сабинин.

— Отвернулись, не нравится... Спорят.

— Уходят, —воскликнул, сдерживая дыхание, Матвей.

— Ха-ха-ха!

— А вон компания в литере, смотрите: пять человек, две девочки и все вместе читают и хохочут. Вот животные!

— Это выродок один, Переделенков, — узнал вдруг Матвей. —Это такой, что не уйдет. Он сам наизусть больше знает.

— Верно. Стирают платком, зовут капельдинера.

— Еще смотрите: в первом ярусе, в первом ярусе!

— Ха-ха-ха,

— Девица закатила пощечину франту.

— За что это она его?

— Разбирай теперь за что...

— Ха-ха-ха. И деваха, видно, грамотная.

— Ну натворили, ребят. Садятся. Звонок. Тише.

Раздался третий звонок. Во время первого акта «Гугенотов» администрация театра вероятно уже узнала о том, что в ложах на самых видных местах руками каких-то безобразников сделаны циничнейшие заборные надписи. Мужчины, наткнувшись на них, испуганно оборачивались и, не имея возможности не видеть неприличных изречений, за редкими исключениями, уводили своих дам. Полицмейстер, явившийся в ложу во время первого действия с женой и знакомыми, вызвал в ложу директора театра.

Во время первого антракта капельдинеры начали обход опустевших лож и тряпками старались стереть со стенок мел и цветной карандаш, который пустил, как оказалось, в ход Сигизмунд. Но публика в ложи уже больше не возвращалась. «Гугеноты» проходили в отсутствии буржуазных сливок города.

Четверо кавалерцев ликовали свою победу и слушали артистов. Смотрели пьесу. Они ни на одну секунду не тронулись со своих мест и поднялись только когда опустился занавес.

— Хорошие ребята были эти гугеноты. Жалко, что их расколотили, — сказал Сабиненок, когда друзья после ярких картин оперы очутились в ночных потемках улицы.

— Да, ничего драчуны. В нашу бы организацию таких хоть немного, — поддержал Семен.

— Ну, а что теперь будем делать? — спросил Сигизмунд.

— Проводим Сигизмунда домой и будем расходиться, — сказал Матвей.

Но когда компания переходила снова окраины, направляясь к квартире Сигизмунда, молодежь не утерпела, чтобы не проделать еще одного номера в довершение всех сегодняшних похождений. На одной из привокзальных улиц, по которой шли друзья, помещались казенная винная лавка по одну сторону улицы и трактир санкт-петербургского кухмистера Романова — по другую. Символическое совпадение в надписях вывесок уже давно привлекало к себе внимания Сабинина и он обратил на него внимание всех товарищей. Искушение оказалось слишком сильным, чтобы ребята не вздумали еще немного почудить.

— А ну, Мунчик, стань там на углу на «стрему» и говори, когда будет итти кто-нибудь, — распорядился Матвей.

Вслед за тем он осмотрел сперва одну вывеску, а потом другую. Они находились немного выше его роста. Он осмотрелся и увидел возле одних ворот скамью.

— Тащи, Семен, вот ту скамью, — скомандовал он.— Помогай ему, Сабинин, снимайте ту вывеску, а я эту. Они на пустяшной проволоке.

Через пять минут вывески были сняты, а еще через четверть часа приспособлены над дверями, но каждая на новом месте. Над трактиром теперь значилось: «Казенная винная лавка № 129», над казенной лавкой: «Трактир санкт-петербургского кухмистера Романова».

Улица была мертва.

Все время, пока возились