помощью которых можно было бы продвигать демократию. С другой стороны, лидеры могут исхитриться и сделать себя незаменимыми, сознательно играя центральную роль в удовлетворении амбиций стран-партнеров. Они могут это делать, превратившись во внешнеполитических хамелеонов, меняя цвет в зависимости от конкретного заграничного спонсора[545].

В этом отношении хитроумные автократы даже в более бедных странах без обширных связей могут снизить цену фальсификаций и укрепить свою позицию, чтобы выстоять против международного давления, облегчить проведение махинаций и сохранить власть.

Защищая непростительное

Когда в игру вступают геополитические факторы, сфабрикованные выборы могут пройти международный контроль в двух случаях. Во-первых, сами наблюдатели могут смотреть на сомнительные и жульнические схемы, как было в случае с несколькими наблюдательскими группами на азербайджанских выборах 2013 года. Во-вторых, даже когда наблюдатели делают свою работу добросовестно и сообщают режиму, что фальсификации – это нехорошо, западные правительства могут заглушить эту критику, публично признав результат несмотря ни на что – исключительно ради долгосрочного дипломатического сотрудничества.

Действительно, одна из проблем, с которыми сталкиваются международные наблюдатели, – это тот факт, что, даже выполняя свою работу качественно и фиксируя все нарушения, они могут потерять возможность обозначить личную позицию из-за позиции своего правительства, которое работает на родине и имеет собственные виды на будущие контакты. Чтобы увидеть это, вернемся к конституционному референдуму в Турции в 2017 году. Сразу на нескольких ключевых фронтах оказалось достаточно доказательств, чтобы объявить референдум недействительным. Западные наблюдатели осуждали организацию голосования, не стесняясь в выражениях. Совет Европы предположил, что до 2,5 млн бюллетеней имело сомнительное происхождение, что примерно вдвое превысило разрыв между ответами «да» и «нет»[546]. Наблюдатели из ОБСЕ также критиковали выборы, отметив, что использовать бюллетени без штампа комиссии противозаконно и что оппозиция была лишена возможности конкурировать на равных[547]. Короче говоря, фальсификации были хорошо задокументированы западными наблюдателями, а выводы напрашивались сами собой. Институт наблюдения на выборах работал как часы.

Но в итоге оказалось, что это не имеет большого значения. Спустя несколько часов после объявления итогов – поправки были приняты с минимальным перевесом – президент Дональд Трамп уже поздравлял Эрдогана по телефону с победой[548]. Не было никаких упоминаний о нарушениях или об антидемократической сути самого референдума. Вместо этого прозвучала непринужденная похвала от самого влиятельного человека на Западе, и этот звонок мгновенно перечеркнул всю критику со стороны наблюдателей. В конце концов, почему бы Эрдогана заботил отчет ОБСЕ, если его референдум целиком поддержал президент Соединенных Штатов и подтвердил его легитимность? Конечно, в отличие от Турции, которая располагает большими запасами природных ресурсов и находится на пересечении восточных и западных путей, многие страны мира не имеют стратегически важного для Запада местоположения. И все же даже в этих странах порой фальшивые демократы добиваются союза с критически важными западными партнерами ради того, чтобы снизить внешнее давление в сторону демократизации.

Президент Уганды Йовери Мусевени – как раз пример воплощения такой стратегии из прошлого. В 1990-х годах, когда над ним нависла необходимость внедрить многопартийную систему под давлением внутренних и международных сил, Мусевени наладил сотрудничество с западными программами развития, такими как британское Министерство международного развития. Предоставляя подобным программам «испытательный полигон», на котором их можно было эффективно развернуть, правительство Мусевени генерировало долгожданные истории успеха, которыми эти органы могли оправдать свои бюджеты. В свою очередь, это привязало к Мусевени целый ряд влиятельных организаций по развитию, которые теперь тоже были заинтересованы в том, чтобы режим оставался у власти.

В 2000-х годах, когда эффект этой стратегии начал вымываться, президент снова поменял политическую ориентацию и стал позиционировать себя крупнейшим американским союзником в войне с терроризмом. Примечательно, что, предоставив большинство военных сил для Миссии Африканского союза в Сомали, Мусевени обеспечил себе главный рычаг – теперь от него зависело, увенчаются ли успехом международные усилия по борьбе с радикальной исламистской группировкой «Аш-Шабаб»[549]. Отчасти благодаря этому западная критика низкокачественных выборов, которые проводил режим, была заглушена.

Это отлично иллюстрируется угандийскими выборами 2016 года. В данный момент Уганду относят к «несвободным» странам в рейтинге Freedom House по причине того, что правительство Мусевени оказывает многостороннее давление на оппозицию (см. главу 2)[550]. На последние выборы Евросоюз прислал наблюдателей, которых рассредоточили на небольшой выборке участков по всей стране. Они наблюдали явные признаки фальсификаций. Бюллетени прибыли с запозданием, однако лишь в протестно настроенных регионах правящий режим многократно арестовывал оппозиционного кандидата Киззу Бесиги[551]. И, чтобы ни у кого из наблюдателей точно не сложилось впечатления свободных и прозрачных выборов, глава угандийской, теоретически беспартийной, избирательной комиссии публично заявил, что из оппозиционного кандидата «не получится нормального президента»[552].

Не полегчало и после завершения голосования. Руководительница правящей партии Джастина Лумумба предупредила граждан: «Государство убьет ваших детей» (если они выйдут на улицы протестовать против результатов)[553]. Трудно представить, как кто-либо в здравом уме и твердой памяти мог назвать эти выборы свободными и честными[554].

Свидетельства нарушений стали появляться еще по ходу голосования. Как мы видели в прошлой главе, Мусевени пользовался в своих «оплотах» безоговорочной поддержкой и получал неправдоподобно высокую явку и результат благодаря вбросам. Как обычно, наблюдательская миссия от Евросоюза провела тщательную работу по фиксации всех этих проблем. Однако наблюдателям нельзя было вмешиваться напрямую – они могли лишь задокументировать происходящее и ссылаться на эти свидетельства впоследствии. Таким образом, предотвращение фальсификаций находилось за рамками полномочий наблюдателя[555].

В то же время стремление не разрушать отношения с угандийским правительством привело к тому, что команда из Евросоюза решила придержать коней и занять мягкую позицию в публичных комментариях. Когда журналисты спросили, было ли голосование свободным и честным, команда ушла от ответа и попросила аудиторию прочитать отчет и «сделать собственные выводы»[556]. Хотя наблюдатели больше не пользовались термином «свободные и честные», предпочитая говорить, что выборы были «заслуживающими доверия» – менее противоречивое и более практичное определение, – настоящий ответ заключался в том, что прошедшее голосование не соответствовало никаким стандартам. Тем не менее Евросоюз решил не задевать ничьих чувств и оставил всю критику в длинном отчете, полном технических деталей, который мало кто прочитает.

Талант президента Мусевени оборачивать события себе на пользу служит важным уроком – из фальшивых демократов получаются истинные хамелеоны, подстраивающиеся под стратегические ожидания Запада и получающие одобрение даже после скверных выборов. В самом деле, в крайних случаях, очень редких, но все-таки требующих внимания, недобросовестные наблюдатели идут еще дальше, прямо вмешиваясь в процесс ради политической выгоды. Например, в 2010 году на президентских выборах на Гаити наблюдатели от Организации американских государств