какой-то мере… За исключением последнего, – напрягся Свердлин.

– Предложите свою версию, – отвернулась она и полезла в сейф за бумагами. – Только добавьте, что при этом сорвали все выезды на происшествия.

– На одно. И то не наше…

– Ах, вас уже просветили? – Панова метнула гневный взгляд на сжавшегося Косаревского. – Нашлись защитнички! А вчера совсем другое говорили.

– Екатерина Михайловна, милочка, – заканючил Свердлин.

– Я вам не милочка! – крикнула она, это наступил пик нервного стресса.

– Екатерина Михайловна, я уже ему устроил взбучку, – бросился к ней и Косаревский. – Разгильдяй, что там говорить.

– А вы помолчите. – Она кипела, как масло на сковородке. – С вас я тоже спрошу! Разболтались! Не сыщики, а братство лентяев.

– Екатерина Михайловна! – Косаревский упал на свой стул назад, поднял руки вверх. – Я взываю только к объективности.

– Ах! Я к вам ещё и пристрастна? – возмутилась она. – Сколько дел вы окончили оба за прошлый месяц?

– Ну…

– Молчите?

– Сплошные вызовы…

– А в этом месяце в суд что-нибудь пошло?

– Меня «санитары» треклятые одолели! – взмолился Косаревский. – Вы от Свердлина мне это дело передали, а там конь не валялся. Потерпевшие хуже арестантов! По повесткам не являются, свидетелей тоже не найти.

– При чём здесь «санитары»! Там опера пусть бегают, Фомкина заставьте работать. Я ещё займусь с вами этим! Других дел нет?

– Не успеваю.

– Лентяй вы, Андрей Иванович! Так и признались бы. А вы, уважаемый? – Панова упёрлась гневным взором на Свердлина. – Я не нахожу слов!

– А что я?

– Как! – Панова даже задохнулась от гнева. – И вы ещё смеете!..

– Не кричите на меня!

– Поглядите на него! Нет! Вы на него поглядите! – Панова, не найдя никого в добровольные свидетели, хотя и обернулась вокруг себя в запале, вопрошала Косаревского. – Два месяца болтается невесть где! Дел не заканчивает! На происшествие ехать – его нет! И лжёт к тому же!

– Моя ложь святая.

– Чего? Вы это слышали?

– Вам не понять.

– У начальника управления будете объясняться!

– Бегите! Жалуйтесь! На что ещё вы способны?

– Как! – Панова не знала, что говорить, речь её оборвалась внезапно, красное лицо начало белеть, Косаревский в предвидении молнии и грома нагнулся над столом и даже голову накрыл руками.

Панова, белее мела, отчётливо отчеканила:

– Достать все уголовные дела на стол!

– Чего? – не сразу сообразил Свердлин.

– Дела на стол! – рявкнула Панова так, что люстра в кабинете пережила неприятные мгновения вместе со Свердлиным, который нашкодившим мальчишкой тотчас прыгнул к сейфу, долго не мог попасть ключом в маленькое отверстие, наконец распахнул дверцу, и на пол насыпалась гора бумаг.

Свердлин растерянно поднялся во весь свой рост над этой бесформенной кучей.

– Во-от! – подняла вверх палец правой руки Панова. – Вот! Наслаждайтесь, кто несведущ.

Свердлин понуро молчал, не поднимая красивой головы.

– Видели бы преступники таких следователей!

– Да что вы в самом деле, Екатерина Михайловна? – Свердлин опустился на колени, начал собирать бумаги с пола, засовывать их в сейф. – Что вы меня шпигаете, как школьника?

– Я шпигаю?!

– Вы!

– Мальчишка!

– А вы?…

– Кто?

– Вы!..

– Ну? Говорите?

Свердлин с охапкой дел медленно поднялся с пола, развернулся к Пановой.

– Иезуитка! Издеваетесь над подчинёнными!

– Что?

– Что слышали!

– Ах так! Вон из кабинета!

– Чего?

– Вон из кабинета и подайте рапорт Максинову! Вы больше работать у меня не будете!

– Да чихал я на всё! – Свердлин размахнулся и обрушил всю тяжесть уголовных дел в руках на одинокий сейф, тот зашатался и грохнулся на пол.

– Он ещё и хулиган, – опустились руки у Пановой. – Вместо работы любовь крутит и… мебель ломает.

– Что?

– Что слышали…

То, что случилось дальше, не ожидал увидеть никто, даже умудрённого житейским опытом Косаревского пробрало: здоровенный долговязый Свердлин упал на стул и, бросив кудрявую голову на разбежавшиеся по столу локти, заплакал.

– Что это с ним? – опешила Панова.

– Ревёт… – боясь подойти к приятелю, тихо сказал Косаревский.

Дверь кабинета без стука отворилась – голова дежурного в милицейской фуражке просунулась внутрь и, повертевшись туда-сюда в поисках Пановой, объявила:

– А я звоню, звоню! Екатерина Михайловна, подполковник Сараскин приехал! Требуют вас к начальнику!

– Приплыли! – ахнул Косаревский. – Ещё один на наши бедные головы!

Свадьба

Можно было с обеих рук сразу, но Порохов поберёг этот эффектный трюк напоследок.

Широко расставив ноги, словно врастая в землю, он упруго выгнул спину назад и, периодически резко взмахивая то левой, то правой рукой, послал шесть ножей, сверкающих лезвием, в жёлтое поле мишени.

Шесть клинков вошли в деревянный щит, как в масло, лишь свист в воздухе и глухие удары.

Вторую шестёрку – все в красное ядро – он вонзил, посылая их по паре одновременно с обеих рук.

Тимоня, как застыл с открытым ртом, так и продолжал коченеть в восторге, лишь шире глаза округлялись.

– Научишь, Эд? – опомнился он, бросившись опередить, когда Порохов легко прижимая локти к бокам, с прямой спиной, двинулся за ножами к щиту. – Научишь?

Тот даже головы не повернул; ещё бы ковбойскую шляпу на голову – и вылитый Крисс из «Великолепной семёрки»! Тимоня раз пять тот фильм смотрел в заводском клубе, спички пробовал, как ковбои, от подошвы зажигать, только не получалось.

– Что хочешь, сделаю! – хватал он, дёргал ножи из мишени, не замечая внезапно заалевших от крови пальцев, не чувствуя острой боли.

– Стоп! – одёрнул его Порохов. Без рук останешься. Не видишь, в крови уже весь.

– Да чёрт с ними! Пустяки.

– Не дёргай ножи! Это тебе не девок за сиськи хватать. С ножами бережно надо.

– На мне, как на собаке. – Тимоня сиял от счастья. – Научишь?

– Научу, научу. Терпения наберись.

– Заживёт до свадьбы, – подпрыгнул и крутанулся вокруг себя от восторга Тимоня, выдернул последние ножи и протянул их Порохову. – Кстати, ты на свадьбу идёшь?

– Пригласил меня Аргентум.

– Он всех наших позвал. Пойдём, Эд? Гульнём. Первого своего женить будем.

– Не знаю.

– Рубин идёт, Хабиба, Колян, Серёга… Даже мадам Бовари собирается. Я её сегодня в мастерскую возил. Завиваться-подвиваться. И Ксюху тоже.

– А это кто такая?

– Ксюша-то?

– Ну да.

– Так это сама невеста и есть!

– Как?

– А ты не знал?

– Она невеста?

– Это что же? Серебряный тебя звал, а на ком женится, – не сказал?

– А я и не спрашивал.

– Ксюшка! Она же Жорика бросила, когда Аргентум её подцепил. Жорик ведь и творил чудеса на стадионе из-за этого! А ты не знал ничего? Я же рассказывал.

– Да-да, вспоминаю…

– Ты же сам её домой тогда отвозил. Она промолчала?

– Да мы и не знакомились толком.

– Пойдём, Эд. На свадьбе и познакомитесь. Все наши будут. Оторвёмся по полной.

– По