— Ты про закаты и рассветы? — уточнил я, присаживаясь рядом.

— И про них тоже, — кивнул маг. — Но даже возьмем это небо. Оно же безгранично. И эти облака, расступающиеся перед поднимающимся солнцем… Разве человек может сотворить такое?

— Такого нет, — согласился я. — Зато есть… к примеру, артефакты, — я показал ему Браслет Некроса, — или величественные здания. В моем мире есть огромные высотки, построенные из стали и стекла, которые царапают небо.

— Видел бы ты Башню Имперских магов, — хмыкнул Сиам, — Да что там, хотя бы Академию!

— Я видел зал Героев, — вспомнил я. — И те скульптуры, как живые.

— Ещё есть Чудеса света, — Сиам мечтательно улыбнулся. — Мастер Тенэбре показывал мне одно такое место. Усыпальница Императора. Даже не верится, что это все создали люди.

— Ну вот видишь, — улыбнулся я. — Природа крута без вопросов, но и мы кое что могем!

— Могем, — криво усмехнулся Сиам и, вздохнув, перевёл взгляд с неба на меня. — Спасибо за душевную беседу, Александр.

— Без проблем, — я пожал плечами. — Долго ещё?

— Что долго? — не понял маг.

— Долго ещё интригу держать будешь? — я кивнул на подернутый Тьмой холм, вокруг которого были вычерчены светящиеся фигуры. — Показывай уже свой шедевр.

— Боюсь, — вздохнул Сиам, — до шедевра мне как до Бункерка пешком.

— Ой да ладно, — отмахнулся я. — Только не говори, что под этим покрывалом Тьмы скрывается костяной дракон!

— Увы, — Сиам тут же погрустнел. — Я сначала его и хотел, но на середине понял, что ничего не выходит, и начал все заново.

Маг замолчал, но я и не думал его подгонять, понимая важность момента.

— Знаешь, Александр, — Сиам снова перевел взгляд на небо. — Бывают талантливые люди, как, к примеру, мой наставник или… ты. Я же… даже не подмастерье… ремесленник. Который, нахватался по верхушкам…

— Ты-то? — не поверил я. — Да твоей трудолюбивости и трудоспособности любой маг позавидует!

— Я многое знаю и умею, — кивнул Сиам, — но я не чувствую сути Искусства, понимаешь?

Вопрос был явно риторический, поэтому я не стал отвечать.

— Сначала я хотел сделать шедевр! — он кивнул на холм, покрытый Тьмой. — Но вовремя понял, что мой удел — крепкий глиняный горшок, а не тончайшей работы хрустальная ваза…

Сиам вздохнул и перевел взгляд с неба на холм.

— Поэтому я не стал выпендриваться, и создал страшного, кривого, но максимально эффективного в текущих условиях кадавра!

Он взмахнул рукой, и покрывало Тьмы истаяло, открывая нашему взору странную мешанину из пожелтевших костей с редкими проблесками стали.

— Я назвал его Волкодав.

Сиам щелкнул пальцами, и кадавр начал неспешно подниматься во весь свой внушительной рост.

— Ты же не откажешь мне в скромной просьбе?

— В какой… — прошептал я, во все глаза смотря за тем, как кадавр поднимается на своих многочисленных лапах-спицах и возвышается над храмом.

Сиам властно махнул рукой, и кадавр, повинуясь его воле, засеменил на северо-запад.

— Сущий пустяк, — Темный маг недобро улыбнулся. — Приглашаю тебя… на охоту.

— Мы забрались слишком далеко, самое время повернуть назад, — протянул я, едва поспевая за Сиамом.

Увы, но с тем же успехом я мог попросить каменную стену подвинуться.

Сиам одержимо пер вперёд, и как бы я ни пытался его тормозить, все было тщетно. То ли дело было в моей скромной ауре Смерти, то ли в нетерпении самого Сиама.

По крайней мере он то и дело бормотал себе под нос что-то типа:

— Ну сейчас-то мы всем покажем… Учитель будет мной гордиться… Я докажу, что достоин…

И чем дольше я шел вместе с Сиамом, тем сильнее понимал, что у магика проблемы.

Во-первых, он то и дело поминал Самди Тэнебре Седьмого, и в эмоциях магика явно читалось желание оправдать возложенное на него доверие.

Я не психолог, но лично мне было очевидно, что все те комплексы и головняки, которые Сиам успешно скрывал глубоко внутри, вылезли наружу вместе с кадавром… Но о нем чуть позже.

Во-вторых, Сиам то и дело облизывал губы, а его аура, до этого представляющая собой непоколебимый шар Смерти, больше походила на нестабильный клочок Тьмы.

И что-то мне подсказывало, что дело было в ритуале, над которым маг работал последние дни. Слишком много Сиам вложил в этот проект, слишком сильно связал себя с этим кадавром...

Ну и в-третьих, сам кадавр.

Не знаю, в каком воспалённом воображении родилось это чудище, но от одного взгляда, брошенного на него, становилось противно.

Я хорошо помню первый момент нашей встречи с Денебери — тогда от его шатра, да и от него самого так и несло мучениями и страданиями. Не ласковой Смертью, которая дарит умиротворение, но пугающей душу жутью.

И точно такие же эмоции я испытывал при использовании Глаза Смерти. Та пещера с цепями… Бррррр!

До сих пор от одного воспоминая во рту горчит и хочется сплюнуть!

Так вот, эманации, исходящие от кадарва, и витающие в ауре Сиама нотки до чертиков напоминали Ануба.

Злоба и ненависть — визитная карточка заточенного в Подземном мире рогатого… бога Смерти?

И самое главное, Сиам и не думал реагировать на мои увещевляния и уговоры. А его кадавр безошибочно находил прячущихся от него песьеголовых.

Проводив взглядом бездыханное тело легионера, я взглянул на кадавра Сиама и, не удержавшись, скривился.

Если Сиам создавал этого кадавра по инструкции — это одно, но если он черпал вдохновение в своем воображении, то у темного мага однозначно проблемы.

Высоченная — на пять-шесть метров выше среднестатистического домика — многоножка передвигалась так, будто она или пьяная, или вот-вот упадет.

И то многоножкой в классическом понимании она не была.

Что-то среднее между пауком, многоножкой и сенокосцем. Кажется, так называются эти твари, которые могут похвастаться ну ооочень длинными ножками?

К слову, я так и не успел посчитать сколько ножек было у кадавра Сиама, но точно больше тридцати.

Хуже того, эти костяные ножки оканчивались стальными пиками, и эти хрупкие, на первый взгляд, конечности шутя пробивали стены домов. Что уж говорить о щитах легионеров?

Я несколько раз был свидетелем того, как кадавр, ринувшись вперед, накалывает псов словно канапе, а тех, кто успел забежать в дом, просто-напросто пронзает прямо сквозь крышу или стены…

Но самое мерзкое были не эти тонкие, как спицы и острые, как иглы ножки, нет! Самоё мерзкое — была утроба кадавра.