отеля. Я слышу, тут народ какой-никакой ходит. Мы с вами сможем затеряться в толпе из этих нескольких человек. Подойдем поближе, узнаем, что к чему.

Егор Ильич прищурился.

— Хитрец вы. А что мы будем делать с Антоном, который в Ивановой машине сейчас? Так и оставим?

— Успокойтесь, старик, — сказал Сергей, подходя к двери. — Это не наша война. Всех не спасете и не поймаете. Да и не надо это вовсе. У нас с вами один объект — Настя. Все остальное — чужие разборки. Тем более, как мы понимаем, сверху фэсэошники, а значит, наше участие в этом деле должно сводиться к минимуму. Не пострадать, — закончил Сергей и открыл входную дверь.

Глава 17

Настя очнулась и сразу вспомнила, где она и что происходит. Ее слегка подташнивало. Голова гудела. Сердце бешено стучало. Настя приподняла голову и осмотрелась. Она все так же лежала на кровати. Блузка была разорвана и распахнута, бюстгальтер остался на месте, джинсы застегнуты. Напротив в кресле сидел все тот же Измаил и брезгливо смотрел на нее.

— Я тебя не тронул. Я не питаюсь падалью. У меня есть твоя улучшенная копия. Хотел просто понять, насколько ты мне врешь. Вижу, стараешься это делать изо всех сил.

Женщина села на кровати. Левая часть лица горела, она прикоснулась к щеке ладонью. На ее основании, чуть выше запястья остался размазанный красный след. Кончиком языка она провела по уголку губ, почувствовала солоноватый привкус еще не запекшейся крови. Значит, в беспамятстве она провела не больше трех минут.

— Чем дольше ты будешь сопротивляться, тем меньше шансов у тебя выжить, — снова сказал Измаил.

Настя медленно кивнула, запахивая блузку.

— Я ничем не могу помочь. Хотела бы, но не могу, ничего не знаю. Поверьте мне, Измаил, я честно пыталась найти данные Самсона. Отпустите меня.

Измаил покачал головой.

— И я не могу. — Он замолчал и пристально посмотрел на Настю. — Ты заметила, что я сболтнул про отца. Я помню и специально не ответил. Ты бы тогда поняла, что живой не уйдешь.

Настя напряглась. Она почувствовала, как ее дыхание вдруг стало поверхностным. Возникшая в комнате тишина зазвенела в ушах.

— Его имя Джованни. Уверен, твой муж тебе о нем рассказывал.

Измаил смотрел ей в глаза, словно ждал подтверждения.

Женщина кивнула и приоткрыла рот, желая вдохнуть больше прохладного воздуха.

— Я, конечно, не знаю, что Самсон тебе говорил, но наверняка сказал, что тот был его партнером в свое время.

Настя вновь кивнула.

Измаил продолжил говорить только после того, как увидел движения ее головы.

— Они поехали вдвоем в Россию для одной нелегальной сделки. Очень давно. В конце прошлого века.

Настя понимала, о чем он говорит. Она помнила, что тогда Джованни попал в больницу, а Самсона взяли на территории военного порта под Мурманском. С того момента начались Самсоновы злоключения. Его отдали американским властям. Там Самсон просидел в тюрьме по делу о сотрудничестве с наркокартелем. Потом, через три года, его все же отпустили за то, что он пошел на сделку со следствием, но при этом выдворили за пределы страны. Нет, не лишили гражданства, но ввели запрет на проживание. Именно поэтому Самсон и уехал в Панаму, где состоялось их знакомство с Настей. Потом он до самой своей смерти так больше и не встретился с сыном, который остался в Америке.

Но насколько Настя знала, проблема была именно в Джованни. Это он в последний момент избежал поездки в Мурманск. Именно у него в депозитарной ячейке банка Италии остались деньги картеля для сделки. По крайней мере, так рассказывал Самсон.

— Понятно, — зло произнесла женщина, — отец предал. Теперь сын добивает. Я не удивлена.

Измаил усмехнулся.

— Значит, рассказывал, — протянул он. — Но лучше сказать, не предал, а вовремя почувствовал опасность. Мир не черно-белый. Не надо мыслить категориями крайностей. Отец просто пожертвовал компаньоном, чтобы выиграть время. Не стоит осуждать тех, в чьей шкуре ты не побывала.

— Вы как-то старо выглядите для его сына, если он успел зачать вас тогда, в конце девяностых, здесь в России, — то ли усомнилась, то ли уколола Настя собеседника.

Женщина старалась не слушать нелепые слова в защиту Джованни. Оправдать можно любой поступок. Нужно ли? Подлость, она всегда останется подлостью. Не важно, среди какой категории людей та совершается.

— На тот момент, когда он уехал, мне было уже десять лет. Я жил в Штатах, — продолжал рассказ Измаил, словно не заметив колкости. — Моя мать не была его официальной женой. Отец никогда не состоял в браке. Но меня как сына он признал и обеспечивал нас с матерью, так что мы жили безбедно до тех пор, пока отец не уехал в Россию с твоим тогда еще будущим мужем.

Тут Измаил выдержал долгую паузу. Может быть, ждал вопроса, но Настя ничего не спрашивала. Она молча сидела, лишь чуть раскачиваясь назад-вперед. Тоже ждала продолжения рассказа Измаила.

— Отец приехал в Америку лишь через четыре года. За это время матери пришлось вернуться снова на работу в стриптиз-клуб, — вновь заговорил Измаил. — Там она подсела на героин. Вскоре умерла от передозировки.

Женщина скривилась от отвращения.

— Разве она не смогла найти себе менее опасную работу?

Сейчас Настя подумала, что этот жалкий человек станет причиной ее смерти и смерти ее дочери. Ей стало так гадко на душе, что даже страх пропал.

— Ты сейчас рассказываешь мне, как твой отец перестал содержать твою мать-наркоманку и ей пришлось пойти работать стриптизершей?! Я сейчас должна расплакаться и посочувствовать твоему несчастному детству?! И еще почувствовать вину за то, что мой муж сел в тюрьму, а твой отец его кинул?! Ты сам-то понимаешь, что ты несешь? Или у тебя просто русский неродной, потому ты до конца не осознаешь смысла своей болтовни?!

Измаил опешил.

— Ты сейчас не в том положении, чтобы так со мной разговаривать. Не кричи. Как видишь, я на русском могу говорить не просто без акцента, а знаю его лучше многих аборигенов. Мой отец дальновидный человек. Когда он вернулся, то забрал меня из семьи, где осуществляли надо мной опеку. Это он приложил все усилия и кучу денег, чтобы освободить твоего мужа из тюрьмы. Думаешь, американское правосудие вот так запросто подержит три года в тюрьме человека, который содействовал наркокартелю, а потом отпустит, сняв все обвинения?!

Настя даже не пыталась спорить. Ей казалось бесполезным говорить с человеком, достигшим ее возраста, но не способным отличить черное от белого, долг от предательства, а мораль от