Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец выпрямился; все его внимание сосредоточилось на мне.
Я почти струсила, но быстро собралась с духом и задала вопрос:
– Каким был в школе шериф Нильсон?
Отец нахмурился, но удостоил меня довольно развернутым ответом:
– Немного баламутом, нарушителем спокойствия. Тебе не надо было думать, когда ты находился рядом с ним. То есть и он, и все ребята из его окружения порой вели себя за рамками закона и традиционных приличий. Это было типичное вызывающее поведение подростков, не считающихся ни с кем, но и не причиняющих никому большого вреда, – распитие спиртных напитков, мелкое хулиганство и все в таком роде. Но мне это не нравилось, и поэтому мы мало общались с Джеромом тогда. К счастью, у него были достойные, уважаемые родители. Им удалось удержать сына от худшего. Из него получился хороший человек. Он вырос. Мы все выросли.
– Я не думаю, что он хороший человек, папа, – пролепетала я дрожащим голоском. А потом меня прорвало. И история об ужасных вещах, свидетельницей которым я стала той злополучной ночью, полилась из меня фонтаном; нарыв, наконец, вскрылся.
Я рассказала отцу о том, как мы – Клод, Джуни, Бренда и я в армейской рубашке Джерри Тафта – играя в тоннелях, имели глупость открыть одну дверь. Я поклялась, что мы с Брендой обе видели в том подвале Джерома. Это была ложь, но мне не хотелось, чтобы весь огонь пришелся по одной Бренде. По той же причине я умолчала о том, что дверь открыла Джуни. Ведь эти детали не изменили бы сути истории, а сводилась она к тому, что Морин стояла на коленях перед тремя взрослыми мужчинами, а потом, через несколько дней, ее нашли мертвой.
– Ее убили, – вот что я сказала отцу.
Он дал мне выговориться, оставаясь недвижным, как стоячая вода в карьере. Но при последнем слове резко поднял руку.
– Подожди-подожди, Хизер, это очень серьезное обвинение. – Отец потянулся за блокнотом и ручкой, его лицо сморщилось, как будто у него внутри разверзлась черная дыра. – Расскажи мне все, что видела. Еще раз.
Я повторила рассказ. Почти слово в слово. Пока я говорила, папа записывал, и звуки, производимые его ручкой, казались мне музыкой, бальзамом для сердца. Я переложила ответственность на взрослого человека, теперь он отвечал за исход дела. И этот взрослый человек занимался такими делами по роду деятельности, он этим зарабатывал на жизнь. Более того, он был мне близким и родным – моим отцом!
– А ты видела в лицо еще кого-нибудь? Кроме шерифа Нильсона?
Я помотала головой. Мне понравилось, что отец уже не назвал шерифа по имени, а заговорил о нем официально, дистанцировался от него.
Наши глаза встретились; папа положил ручку на свой блокнот:
– Хизер, это очень важно. Ты уверена, что это был он? Речь идет о репутации человека. О его карьере. Ошибка должна быть исключена.
Я заколебалась. Я почти готова была выложить отцу всю правду, признаться в том, что не видела шерифа Нильсона, что его узнала только Бренда. Но потом я вспомнила лицо подруги, когда она рассказала мне это. Бренда была уверена! И для меня этого было вполне достаточно.
– Папа, я почти убеждена, но не это ведь главное, ты не находишь? Если это был его подвал, значит, там был он.
Папа постучал ручкой по подбородку, словно обдумывал мои слова.
– Да, – проворчал он в итоге. Внезапно отец показался мне каким-то далеким, отстраненным. – Черт возьми, Хизер. Мне жаль, что тебе довелось увидеть такое. И жаль, что Морин умерла.
Раньше папа никогда не ругался в моем присутствии, и я почувствовала себя взрослой.
– Да, – кивнула я, не заподозрив, что копировала его реакцию, его тон, пока не поймала себя на том, что собралась постучать рукой по подбородку – точь-в-точь как делал отец.
– Кому еще ты об этом рассказала? Клод знает? Джуни?
– Нет. Только мы с Брендой. Мы поклялись держать это в тайне. Не хотели навлечь на Морин неприятности. Но теперь…
Стук в дверь отцовского кабинета чуть не подвиг меня выпрыгнуть из кроссовок.
– Входите, – произнес отец, подняв руку ладонью ко мне; этот жест мне велел: «Удержи эту мысль. Мне нужно услышать все, что ты хотела сказать».
Из-за приоткрывшейся двери показалось лицо агента Гулливера Райана. Заметив меня, он поспешил проявить тактичность:
– Я могу зайти позже.
– В чем дело? – строгим голосом спросил отец.
Я выпрямилась. Папа был здесь властью. Вот что выражали его тон и поза. Он был блюстителем Закона и отвечал за его исполнение.
Агент Райан протянул ему связку ключей:
– Мне они больше не нужны. Теперь у меня есть свои. Мне вернуть эти ключи вам или шерифу Джерому?
– Джерому, – ответил отец; его лицо стало каменным.
Агент Райан кивнул и закрыл за собой дверь.
Я перевела взгляд на папу – он провел обеими руками по лицу, как будто умывал его, но только без воды.
– Так уж вышло, что агент Райан обосновался здесь в отдельном кабинете. Мы надеялись, что он в течение недели уедет. Увы, не повезло. – Папа слегка тряхнул головой, словно хотел выкинуть из нее какую-то плохую мысль. – Но тебе не надо из-за этого переживать. На тебя и без того много навалилось. Бренда знает, что ты пошла ко мне?
Я кивнула.
– Умница. Это был разумный шаг. Теперь это моя забота. Ты доверяешь мне это дело?
– Да, – сказала я, и мои веки обожгли слезы.
«Теперь все будет в порядке, – пронеслось в голове, но радостное облегчение мгновенно омрачила горечь утраты: – Насколько может быть в порядке все теперь, когда не стало Морин?»
Папа обнял меня, пообещал прийти домой к ужину. Я почти дошла до велосипеда, когда вспомнила о том, что не рассказала ему о медном идентификационном браслете. Я оглянулась на здание суда – величественное, высокомерно взирающее на мой подростковый прикид и взлохмаченные волосы.
«Расскажу отцу о браслете вечером, когда он придет домой», – решила я.
Глава 32
Отец не пришел домой к ужину. А я ведь специально – в предвкушении нашего совместного ужина – доехала на велике до «Зайре» и купила в продуктовом отделе любимый папин стейк по-солсберийски. Хотя в холодильнике со вчерашнего дня томилась кассероль.
Стейк уже остыл.
Папу к ужину ждала не только я. Мама тоже покинула спальню, чтобы сесть за обеденный стол – с тщательно уложенными волосами, безупречным макияжем и сдержанной улыбкой на лице. И она не меньше меня была разочарована тем,