Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас, в свои шестьдесят девять, Алиенора так же яростно сопротивлялась старости, как некогда боролась с условностями общества. После зимнего перехода через Альпы, предпринятого с целью проводить невесту Ричарда к нему на Сицилию, королева вернулась в Англию, чтобы маневрировать между своевольным сводным братом Ричарда Жоффом, ставшим против воли архиепископом Йоркским и непопулярным канцлером епископом Илийским – умным и гордым калекой Гийомом Лоншаном, а также приглядывать за своим младшим отпрыском Джоном, графом Мортенским, по совместительству покорной пешкой французского монарха.
С Англией у Алиеноры было связано мало хорошего, она грезила о тепле и уютной роскоши своего любимого города Пуатье. И тем не менее, королева готова была торчать в этой треклятой, промытой всеми дождями стране до возвращения Ричарда из Святой земли. Недели превращались в месяцы, прочие крестоносцы вернулись домой, и многие из них взахлеб рассказывали о подвигах ее сына на полях сражений в Утремере. Но от Ричарда не было ни единой весточки, только зловещее, удушающее молчание.
* * *Часовня Св. Иоанна Евангелиста была той причиной, по которой Алиенора предпочитала останавливаться в Лондонском Тауэре, а не в королевском дворце в Вестминстере. Верхний этаж главной башни был разделен на два больших помещения: большой зал и просторную опочивальню, из которой потайная дверь вела в часовню. Если по ночам сон не шел, Алиенора заворачивалась в подбитый мехом плащ и тихо проскальзывала в ораторий[9], чтобы побыть наедине с Богом и собственными мыслями. В ее долгой жизни было много неудавшихся праздников Рождества. Иные имели место во время скучной, несчастной жизни в роли супруги французского государя, еще большее количество в качестве пленницы Генриха, теряющей надежду когда-либо выйти на свободу. Но ни одно не было таким тягостным, как минувшее. Она руководила своим Рождественским двором с надменным видом и колючей улыбкой на губах, всем своим видом отрицая слухи, распространяемые ее собственным отпрыском – слухи о гибели Ричарда.
Стены в часовне недавно побелили, и в мягком свете свечей они мерцали, как будто были сделаны из полированной слоновой кости. Днем витражные стекла играли в лучах солнца россыпью самоцветов, теперь же, в полутьме, вспыхивали время от времени неяркие искры изумруда, рубина или королевского пурпура. Аромат благовоний витал в воздухе; Алиеноре он нравился, напоминая о благоуханных специях Сицилии и Пуату. По блестящим плиткам пола были разбросаны молитвенные подушки, но старые кости стали капризными, и она предпочитала деревянную скамью у восточной стены. Королева уселась на нее и сейчас, подложив под поясницу вышитый валик. Следом за ней в ораторий пробралась одна из ее борзых, но у нее не хватило духу прогнать животное. Если Всевышний заботится даже о воробышке, то почему ему не обратить взор и на собаку?
В эту дождливую январскую ночь она пришла не молиться – на пути к Господу и так уже было больше ее молитв, чем звезд на небе.
– Ах, Гарри, – чуть слышно промолвила королева. – Интересно, в чистилище плачут? Оплакивают близких, живущих в печали? Я не верю, что он мертв. Будь это так, я бы знала. Как я могла бы не почувствовать?
И все же… У нее не было дурных предчувствий в отношении Хэла, Жоффруа или дочери Тильды. Было только потрясение при вести, что предстоит похоронить еще одно дитя. Но Ричарда она понимала как никого другого из его братьев. Мать и сына связывали узы не только кровного родства. Их так многое объединяло: глубинная, всепоглощающая любовь к герцогству, которым он готовился править, любовь к музыке, зрелищам, тяга к далеким экзотическим странам. Да и к риску тоже, хотя приобретенная за годы осторожность научила ее сдерживать эти порывы. Алиенора видела в Ричарде лучшего представителя своей династии, достойного наследника долгой череды герцогов Аквитанских, которые возводили свой род к Карлу Великому. А еще она ощущала в своем любимце горько-сладкий привкус воспоминаний о его отце, том молодом, дерзком герцоге, в котором с первой их встречи в тот жаркий августовский день во дворце у Людовика она угадала человека с великим будущим. Нет, будь Ричард мертв, она бы знала.
Но где он? Что с ним случилось? С каждым днем его власть подвергается все большей угрозе, потому как стоит людям поверить, что государь не вернется, у них не останется иного выбора, как примкнуть к Джону. Алиенора всегда считала, что будет ногтями и зубами драться за сохранение династии, вот только сумеет ли она поддержать Джона, если тот снимет корону с мертвого тела брата? Она так до конца и не простила младшего сына за то, что он предал лежащего на смертном одре Гарри. А уж простить еще и предательство по отношению к Ричарду… Как-то вдруг накатила невыносимая усталость, она ощутила тяжесть каждого прожитого года из своих шестидесяти восьми лет.
– Что, если мы так никогда и не узнаем, что с ним сталось, а, Гарри? – прошептала королева. – Если его корабль пошел ко дну во время бури…
– Мадам! – На пороге стояла дама Амария. Ее тревогу выдавали напряженность позы и легкая дрожь в голосе. – Лорд Шатору здесь, просит его принять. Он извиняется за поздний визит, но говорит, что дело срочное.
Алиенора оцепенела. Андре де Шовиньи был кровным родичем, его мать приходилась ей теткой. Для Ричарда, однако, он значил куда больше, чем просто кузен – это был его лучший друг, настолько близкий, что они заканчивали друг за друга фразы и понимали друг друга с полувзгляда. Между ними существовала связь, которой Ричард был лишен в отношениях с братьями. Только Андре никогда не ступал ногой на английскую землю – шутил, что там скверная погода, плохое вино, добродетельные женщины. И все это основательные причины держаться от острова подальше. И вот