– Не хватает даже патронов, – в запальчивости продолжал Никита, – с продовольствием стало совсем туго.

– Может, прав новоиспеченный министр земледелия Шингарев, что говорит: «Нужно или сокращать едоков и лошадей, или уменьшать норму продуктов».

– А что говорят о мире? – закинул вопрос Караулов.

– Фронтовики поговаривали о мире давно, но никогда это не делалось столь открыто, – ответил Никита и рассказал о случаях братания. – Только и держат марку казаки!

– Народ портится, – в сердцах произнес Караулов. – А тут еще большевики подливают масла в огонь.

Он стал растолковывать суть социал-демократической программы со своей точки зрения:

– Оголтелость, знаете… В один мах разрешить все мировые вопросы и скорбь тысячелетий. А отсюда – максимум во всем, вплоть до вооруженных экспроприаций.

– Я, дорогой Михаил Александрович, этого тоже не могу понять, хоть убей, – этот социализм.

– А что же нам делать? – удивился Казей. – Кругом агитаторы, кого слушать?

– Вот я и решил прийти поспрашивать. А то все кругом временное: Временный комитет, Правительство временное, министры временные – кого слушать?

– Кому казак присягает: Вере, царю и Отечеству.

– Царь отрекся. Будем же служить Вере нашей и Отечеству, – ответил Караулов.

Никита заметил, каким заинтересованным становится прищур депутата и серьезней – его лицо.

– Временно придется жить без царя, а затем его придется избрать. Так и объясняй станичникам.

– А вообще я за умеренный подход к решению жизненных проблем, реформы, использование старых демократических традиций.

– Каких еще демократических традиций? – спросил Дутов.

– Хотя бы – наших, староказачьих традиций! История казачества – разве это не ценнейший опыт устроения жизни на началах свободы и равенства? Это, правда, не книжный, зато практический путь, и с каких времен! – ответил Караулов.

– Увлечен ты этим, увлечен! – сказал Дутов. – Но время катит в другую сторону! Не замечаешь?

– Замечаю братец, замечаю, но – с горечью. И беспокоит особо судьба народа моего, рядового темного казака!

– Обо всей России надо думать, – трезво сказал Дутов. – Вся Россия в петле задыхается.

– А кто спорит? – согласился Караулов, когда они расположились в креслах. – Но нет более трагичной страницы в русской истории, чем эта наша, окровавленная, железом паленная казачья страница! Да что там – из глубины веков!.. Легко ли было рязанцам подняться и уйти на далекий Терек, волжанам к ним прибиться. Что их ждало на «приволье», если каждому чуть ли не всю жизнь приходилось винтовкой и шашкой защищаться? Иван Третий отписывал сестре своей, княгине Рязанской Агриппине, чтобы казнила тех, кто ослушается и «пойдет самодурью в молодечество». Борис Годунов тоже с казаками не ладил и не преуспел в жестокостях лишь по причине краткого своего владычества.

– И что же ими руководило? – усмехнулся Дутов, предчувствуя занятный рассказ из прошлого терской вольницы, на которые Караулов был мастер.

– Они исстари говорили: нам не пир дорог, дорога честь молодецкая, – ответил тот.

– Так и наши казаки говорили, – вступил опять Дутов, посматривая на Казея, который с интересом слушал этот разговор.

– Приток беглого люда на Терек особенно усилился после 1576 г., когда стольник Мурашкин разгромил на Дону многие поселения вольных казаков, часть из которых казнил, а часть отправил на каторгу. Напуганные такими решительными мерами правительства, волжские казаки решили, не дожидаясь участи донских казаков, покинуть Волгу. Одна часть с атаманом Ермаком ушла служить к именитым купцам Строгановым и покорила затем Сибирское ханство; другая с атаманом Нечаем перебралась на реку Яик и положила начало яицкому казачеству, а третья часть – с атаманом Андреем Шадрой ушла на Терек и заняла там пустующий городок, названный по имени атамана – Андреевским.

По своему общественному устройству казачьи общины, независимо от их местоположения – будь то на Дону, Яике или Тереке, – имели чисто русские свойства: они строились по образу существовавших в Древней Руси народных собраний – вече и имели в основе много общих черт. Это сходство видно, в первую очередь, в демократическом и организационном устройствах: подчинении меньшинства большинству, обязательном выполнении постановлений центрального собрания – Войскового круга, для всех остальных общин – в свободном изложении своих мыслей при обсуждении важнейших вопросов.

Ведению Войскового круга подлежат те же вопросы, что и у древнерусского вече – избрание должностных лиц, составление отписок в другие государства, допрос пленных, отправка посольств и т. п.

– Ну, теперь понятно, это же альфа и омега казачества! – согласились с ним присутствующие.

Михаил Александрович был, что называется, в родной стихии.

– Отношение казачества к выполнению своего долга всегда строилось на глубоких чувствах любви к родной земле и преданности Отечеству. Во имя этой любви казачество шло на любые жертвы и трудности, и, неся свой тяжкий крест, верило, что их деяния приближают светлый день победы, – закончил он. И было видно, что тут каждое слово пережито и выстрадано.

– А сейчас, чтобы снять с казаков традиционный ореол свободы, славы, – вступил в разговор Никита, – нас втравливают целыми полками в позорную полицейскую работу, делают из нас карателей. Всего один-два года такой «службы» – и насмарку трехсотлетняя репутация, прощай гордость и слава!

– Ты, сотник, с такой горячностью говоришь, будто оправдываешься, – прервал Дутов. – Я тут запрашивал военное ведомство. Оказалось, что полицейской работой царь занимал сотни тысяч пехотинцев и кавалеристов, так что наши «сотни» составляют небольшую толику этого воинства.

– А нам что от этого? Разве нашей так называемой общественности впервой валить с больной головы на здоровую? Казак – нагаечник, и все тут, – обиженно произнес Никита.

– Обязательно завтра скажу на заседании Думы, – пообещал Караулов, который уже знал, что будет назначен Комиссаром Временного правительства в Терской области и скоро покинет Петроград.

2

А Никита Казей уже на следующий день выехал в Москву, что бы оттуда отправиться домой.

Москва… Перрон вокзала. Никита с заросшими щеками ждет поезда, который умчит его на юг – в Терскую область. Кругом суета.

– Во сколько отправляется поезд? – несется с одной стороны.

– С этого вокзала идет поезд во Владикавказ? – раздается с другой.

Казей оборачивается.

– Ба! Ефим Гордеевич, ты ли это? – обращается он к спросившему.

– О, земляк! – ответил тот ему после того, как внимательно рассмотрел.

Ефим Попов был хозяином лавки у них в станице и сюда, наверное приезжал за товаром.