Те подались вперед. Но только к ним, на открытую местность, вступила пехота, на них обрушился шквал огня.

Над головами стояло бешущееся небо, невыразимо пустое, как всегда в часы опасности. Пули летели в сторону казаков.

Оказалось, полк попал в полосу пулеметного обстрела.

Полковник Стрижак, расположившийся у дороги, что вела в сторону деревушки, где располагался вражеский штаб, распорядился атаку прекратить.

– Назад, – продублировал команду Казей.

Казаки бросились в рассыпную и стали продираться сквозь кустарник в лесок, что был по правую сторону дороги. Пехота тоже остановила движение и стала прятаться по кустам.

Отставший в суматохе Колодей догонял свою сотню.

Он ехал по самой обочине дороги, оглядывая местность и обнюхивая воздух. Стрельба на мгновение ослабла, и Матвей, вздумав воспользоваться передышкой, двинулся карьером. В это мгновение пуля пробила шею его лошади. Матвей проехал еще шагов сто, и здесь, в наших рядах, конь круто согнул передние ноги и повалился на землю.

Матвей не спеша вынул из стремени подмятую ногу. Он сел на корточки и поковырял в ране, потом выпрямился и обвел блестящий горизонт томительным взглядом.

– Прощай, Буян, – сказал он деревянным голосом, отступив от издыхающего животного, и поклонился ему, – как ворочуся без тебя в станицу? – Прощай, Буян, – повторил он сильнее и заплакал. Клокочущий вой достиг слуха казаков, и они увидели Матвея, бьющего поклоны своему боевому другу – коню.

– Не покорюсь судьбе-шкуре, – закричал он, отнимая руку от помертвевшего лица. – Я их еще порублю – при станичниках, дорогих товарищах, обещаю тебе, Буян…

Матвей прилег к лошади и закрыл рану рукой. Устремив на хозяина сияющий глубокий фиолетовый глаз, конь слушал рвущееся Матвеево хрипение. Он в нежном забытьи поводил по земле упавшей мордой, и струи крови, как две рубиновые шлеи, стекали по его груди.

– Собирай сбрую, Матвей, – сказал подошедший к нему Казей, – пойдем в полк.

Казаки с пригорка увидели, как Матвей, согбенный под тяжестью седла, с лицом, посеревшим от горя, брел к своей сотне, беспредельно одинокий в пыльной, пылающей простыне полей.

– С дому коня вел, – участливо сказал кто-то из казаков. – Такого коня где еще найдешь?

– Конь – он друг, – ответили ему.

– Конь – он отец и брат, – вздохнул снова тот же казак, – бесчисленно раз жизнь спасает. Пропасть Матвею без коня…

А на следующий день Колодей изчез.

– Добывает коня, – говорили о нем.

Целых три дня отсутствовал Матвей в расположении. И вот в день выступления полка он появился.

– Мое вам почтение, – произнес он, расталкивая казаков, и занял в рядах свое место.

Командир полка, смотревший в бесцветную даль, не оборачиваясь, прохрипел:

– Откуда коня взял?

– Собственный. У противника отбил, – ответил Колодей.

Казаки подъезжали к нему один за другим и здоровались. А потом на бивуаке, полукругом обступив его, расспрашивали. Они задирали жеребцу хвост, щупали ноги, считали зубы.

– Отличный конь! – первым похвалил тогда коня Казей, и все согласно закивали.

– Лошадь справная, – за всех подтвердил снова Казей. Отчего Матвей благодарно улыбнулся.

1

С каждым днем все больше казаков возвращалось домой. Их встречали за околицей шумной толпой. Когда фронтовики подходили, слова тонули в криках, причитаниях, поцелуях. Казаки, почти со страхом, брали детей на руки, заглядывая им в глаза, смущенно смеялись, видя, что ребята не узнают отцов, робко смотрят на их бородатые высохшие лица.

Из толпы спрашивали:

– А где наши?

Вернувшиеся быстро и сбивчиво отвечали, что одних они видели еще в Польше или Пруссии, о других слышали, что они по пути домой.

– Григорий лежит в госпитале, – отвечал кто-то спросившему. – Поправляется, шлет вам привет, скоро приедет.

Толпа приходит в движение и идет по станице. Жены вернувшихся вели мужей под руку, прижимались, терлись об их плечо щекой, смеялись или плакали, чтобы вся станица видела, как они счастливы.

Прибывшие бездельничали день-другой, засиживались то в одной, то в другой компании, рассказывая о местах, где побывали, о сражениях, об австрийцах и немцах.

С каждой новой рюмкой – новые, все более красочные истории. За выпивку охотно платили старики, им не верилось, что последняя война была тяжелее, чем те, в которых они сражались под Шипкой и Ловечем – в Турецкую, и под Ляояном и Мукденом – в японскую.

Никто не знал, что принесет завтрашний день. Год обещал быть тяжелым. Многие хозяйства в станице были разорены. Поэтому, расстроенные и обозленные, уходили люди в черную, как деготь, ночь.

С самого рассвета вернувшиеся казаки бесцельно, как куры вокруг яйца, суетились в своих дворах. Вытаскивали откуда-то ржавый гвоздь и вбивали в другое место с такой злостью, что он гнулся и ломался. Пытались чинить брички. Но колеса полопались, и брички рассыпались при первом пинке. Бессмысленная возня во дворе утомляла казака больше, чем целый день работы в поле.

Старики поговаривали о «добрых старых временах», но больше втихомолку, так, чтобы не услышали это вспыльчивые казаки-фронтовики.

Время от времени неведомо откуда возникали самые невероятные слухи, вплоть до таких, что наступит небывалая засуха, так как миллионы пушечных и ружейных выстрелов разогнали тучи, которые поднялись высоко в небо и не опустятся оттуда много лет.

И тогда кто-либо из фронтовиков говорил:

– Вы не имеете понятия о том, что сейчас происходит в стране?

– А что там? – спрашивали его.

– Нищета, страх, голод, холод, – отвечал фронтовик, – торжество и хозяйничанье иноземцев.

– Да, большую ошибку совершил царь, – вступал в разговор урядник Челапкин. – Он должен был либо идти до конца, либо уступить свое место другому, более достойному. Эту войну он должен был продолжать до конца и победить.

– А ты сам-то был на фронте? – задал вопрос кто-то из фронтовиков.

– Ваш намек мне понятен, – невозмутимо отвечал Челапкин. – Конечно, был. Хотя и не долго, Я же был ранен.

– Вот это твое счастье, что сразу был ранен и уцелел. А многие наши хлопцы уже никогда не вернутся, также как и миллионы русских солдат, полегших в боях незнамо за что.

Челапкин промолчал. Послышался глубокий вздох собравшихся и чье-то предложение:

– Наливай еще по стаканчику.

2

Очередная команда казаков, возвращающихся с Кавказского фронта, пребывала с Владикавказа. Алексей Чумак с Чередником во главе колонны подъезжали к станице. Его конь шел спокойно и легко. Конь Тимофея мудрил, притворно пугался птиц, кустов, прядал ушами, норовил укусить соседнего коня. Переехали глубокую балку и выехали на пригорок.