Это и была, помимо вольной земли, царская привилегия казакам.

Вернувшись со службы, казак не имел права продать строевого коня и оружие. Был он обязан всегда держать торока снабженными: в одной седельной суме – овес и патроны, в другой – смена одежды, котелок, подковы, гвозди-ухнали, три фунта сухарей, цыбик чая и тридцать три золотника сахара.

Годами висели торока на сухих чердаках, как знак готовности выступить в любую минуту за веру, царя и отечество, посягни на них враг внешний или внутренний.

Была еще одна привилегия любимцам царя – запрещалось селиться в казачьих станицах иноверцам и иноземцам. Однако с течением лет «расовая» чистота казачества утратилась.

Царь не только любил казаков, но и боялся, чтобы не получилось государства в государстве, республики в монархии, ибо случались атаманы, которые Терек и Кубань ставили превыше Москвы и Петербурга.

Замкнутый казачий круг внутри делился на множество кружков, вплоть до семьи. На Кавказе селились донские, хоперские, уральские, волжские казаки, не смешиваясь с терскими, гребенскими, кизлярскими, моздокскими станицами.

Неприветливы и грозны были горы первым поселенцам. Их дети уже веселее, с присвистом пели в такт конской рыси: «Полно вам, снежочки, на талой земле лежать, полно вам, казаченьки, горе горевать…» Мачеха-земля кормила щедро, стала матерью. И на службе в дальних странах пели сытые казачьи сотни: «О тебе тут вспомина-ючи, как о матери поем, про твои станицы вольные, про родной отцовский дом».

И уже ревниво смотрели на новых пришельцев – мужиков, иногородних, старались с ними не смешиваться.

Поразительно: в терских казачьих станицах наблюдалось редчайшее высокомерие темных, неграмотных землеробов и скотоводов по отношению даже к аристократии, особенно интеллигенции.

«Кому чего, а барыне зонтик», – язвительно говорили они.

С чиновными, знатными, богатыми считались, кланялись им, но посмеивались над их одеждой, культурой, словами, считая все это несерьезным для истинного человека, то есть казака.

Как в первую ночь у гор казаки укрылись в кругу телег, так потом замкнулись от других казаки в кругу своих традиций, песен, трудов, веры, не смешиваясь с русским народом, лишь свято блюдя, не щадя жизни, границы Российского отечества, раздвинутые ими же, казаками, так, что Россия занимала одну шестую часть земной поверхности.

– Под щитом князя Дмитрия Ивановича Донского вывели они землю Русскую из беды на поле Куликовом. Воевали царю Сибирь. В Аляске фортеции ставили. Чертов мост перешли с генералиссимусом Александром Васильевичем Суворовым. И никакой награды себе не требовали, окромя воли, – конь, шашка, парус – вот владенья казака. Потому и селились на дальних окраинах, расширяя Русь плечом, плугом и «вогненным боем», – восторженно говорил Никита.

– Потому селились на окраинах, – морщит лоб Ефим, – что горькой была мужицкая доля. Бежали из помещичьей крепости на рыбные раки, в богатые леса, ставили городки и станицы, обносили их частоколом из колючек, жили в землянках, лаптем щи хлебали – зато сами себе атаманов и попов выбирали.

3

Разговор продолжается. Но теперь к нему присоединяются все попутчики по купе, внимательно слушавшие до этого казаков.

– А казаки всегда действуют на лошадях, или есть пешие? – спросил кто-то из них.

– Есть и пешие, пластуны, но это больше у кубанцев, наши же – терские – больше конные, – заговорили казаки. – Нас этому учат с малолетства.

И пошел разговор дальше.

– Иной казачонок только ходить научился, а его уже сажают на шею коня – приучайся.

– У казака конь, что родной брат, – делятся они со спутниками. И их взору за окном вагона представляются ночные пастбища. Черным серебром месяц осыпает склоны балок, листву, речку. У костра казачата рассказывают сказки. Рядом табун, с которым не страшен ни гробовой выползень, ни оборотень, ни волк. Круты склоны Кавказских гор. Тяжко водят боками умные кормилицы, тащат из ущелий возы с сеном и хлебом.

Причудится запоздалому казаку некто. В страхе скачет домой, а горная ночь гонится следом облаками, кустами, туманами. Чует конь тревогу всадника, скачет, аж в гриве свистит. Ночь свищет, гогочет, за плечи казака хватает, а конь уже влетел в переулок – не выдал казачий братец!

А купанье коней в вечерней тихой воде! Голые казачата смело направляются туда, где коню с головой, и от коней видны только ноздри и уши.

Коней любят казаки до бешенства. Зимой бегают в конюшню проведать любимцев – щель соломой заткнуть, сена подкласть, сунуть корку хлеба в мягкие подвижные губы или просто прикоснуться к атласной шее четвероногого члена семьи.

– Невесту так не готовили к венцу, как коня на службу, – шутит Ефим.

А Никите почему-то вспомнился недавний военный случай.

Казаков тогда пустили в бой. Стена неприятельской кавалерии появлялась всюду. Пружина окрепшей вражеской стратегии вытягивалась со зловещим свистом. Их теснили. Впервые они стали испытывать на себе дьявольскую остроту фланговых ударов и прорывов тыла – укусы того самого оружия, которое так счастливо служило им.

Фронт держала пехота. Вдоль ровно вырытых окопов и устроенных блиндажей, что создавало противнику обстановку относительной безопасности.

Казачье гиканье перестало действовать на воображение неприятеля, а конные атаки на окопавшегося противника сделались невозможными. Требовалась работа инженерных войск, которые смогли бы проделать проходы в ограждениях и дать возможность прорыва казачьей конницы.

Шел третий час летнего, просторного дня. В воздухе сияла радужная паутина зноя. Казакам поступил приказ выйти на исходную.

В авангарде полка, вместе с казаками, на степной раскаряченной лошаденке ехал командир полка Стрижак. Рядом с ним ехали Никита и его друг, урядник Матвей Колодей.

Осмотрев позиции и приняв доклады разведчиков, Стрижак отдал приказ Казею на наступление.

– Повод! – скомандовал Никита и казаки перешли на рысь. Они горячили лошадей и мчались на окопы, из которых на них глазели опешившие вражеские солдаты.

– К бою готовсь! – приказал Казей, и казаки бросились в атаку.

Преодолев сделанные проходы, казаки кружили по-над окопами и траншеями первой линии, но противника в них не обнаружилось.

– Где же противник? – недоуменно спрашивали друг друга казаки.

– Похавались, – в шутку отвечал им один.

– Побежали блох давить, – дерзили другие.

И только потом стало ясно, что противник преднамеренно отошел на вторую линию обороны.

Казаки кружились по полю и с необыкновенным искусством вертели в руках шашки. Но что это? Вражеская кавалерия стала охватывать казаков. В бинокль было видно, как сперва одиночные всадники, а за тем и группы выскакивали из лесочка и устремлялись на казаков.