Джейк подвинулся ближе к ней на одеяле, стараясь не замечать ее почти символического купальника, да и короткий махровый халат, на его взгляд, мало что скрывал.

Джейк приник к ее рту мягко, быстро и покорно. Он почувствовал сладкий остаток фруктов у нее на губах и чуть помедлил, для того чтобы насладиться ароматами апельсина, папайи, банана и самой Джейн.

Он откинулся назад и спросил:

— Хорошо или плохо?

Ее глаза упредили ее ответ.

— Хорошо.

Джейк тщательно обдумывал свое следующее движение. Это немного напоминало игру в шахматы. Стратегия — вот путь к успеху, и ему постоянно необходимо было думать на несколько ходов вперед, опережая своего партнера. Он не хотел совершить ошибку, слишком быстро открыв своего короля или поставив ферзя под угрозу полного поражения, прежде чем она будет действительно готова.

— Тогда еще один поцелуй, — продолжил он. — На этот раз более сложный, более изысканный, требующий большего искусства.

Он сжал Джейн в своих объятиях. Ее руки инстинктивно оказались у него на плечах. Он прошелся губами от ее ладони до плеча. Он ощутил под своими губами легкую дрожь, подсказавшую, что Джейн не осталась равнодушной к его ласкам.

Это была игра в конце концов, и они оба сознавали, что выйдут из нее победителями.

Проигравших не будет.

Их губы слились. Он пробовал вкус ее губ кончиком своего языка. Он все глубже проникал в уголки ее рта и оставался там все дольше. Она встретила его на половине пути для того, чтобы ощутить его вкус, демонстрируя ритуал слияния, который с древнейших времен повторяют мужчина и женщина. А затем он плавно просунул язык между ее губами и дальше мимо зубов, имитируя то, что, как они оба прекрасно знали, неизбежно скоро последует.

Им двоим не хватило воздуха.

Какие уж тут вопросы!

Джейн с усилием выдохнула:

— Хорошо. — Она легла на его обнаженную грудь, опустив завесу шелковистых волос. — А теперь моя очередь, — приглушенно прорычала она, ее глаза при этом приобрели какой-то темно-желтый, золотой оттенок — цвет глаз тигрицы.

Джейк оказался беззащитно распростертым на спине. Джейн оседлала его так, словно он был лошадью, а она — наездницей. Джейк осознал, что позиция сверху позволяла Джейн ощущать свою власть над ним.

На Джейке были только узкие плавки. Они сидели на нем так, словно были его второй кожей» Они не скрывали ничего. Его мужское естество четко вырисовывалось через эластичную ткань.

Волосы Джейн упали ей на лицо. Ее губы слегка припухли от его поцелуев. Ее лицо было как нежная роза, то ли от удовольствия, то ли от ожидания, то ли от смущения, а возможно, от всего сразу.

Она наклонилась к Джейку и обрушила на него неуемную лавину своих поцелуев, передвигаясь ото лба к носу, от носа ко рту, от рта к подбородку, от подбородка к впадине в основании горла, от горла к груди и животу, — дразнящие поцелуи, мучительные поцелуи, удивительные поцелуи. В конце концов она соскользнула вниз по его телу, забирая с собой свои замечательные поцелуи. Поцелуи, след которых лежал через его живот, вдоль талии, до бедра, разжигая его плоть. Поцелуи, задержавшиеся вокруг его пупка, язык, глубоко проникший в маленькое отверстие. Поцелуи, которые едва избегали центра его возбуждения, переходя от одного бедра к другому. Джейк не сдержал стона.

— Это хорошо или плохо? — хрипло поинтересовалась Джейн, не поднимая головы.

У Джейка перехватило дыхание. Он весь превратился в желание, горячее и всепоглощающее.

— Хорошо или плохо? — повторила она более настойчиво.

Наконец хриплым голосом он выдавил:

— Хорошо.

Джейн на несколько дюймов раздвинула его ноги и приложила свой рот к внутренней части его бедра, чуть потягивая за его чувствительную кожу, лаская так близко от мужской плоти, что он почувствовал, как затопившее желание разрывает его на части.

Так близко и в то же время еще так далеко!

— Хорошо или плохо? — спросила она, легонько ухватив зубами его бедро.

— Чертовски классно, — поклялся Джейк, зная, что не сможет выдержать продолжения этого сладостного терзания.

Хватит — значит хватит.

— А теперь моя очередь, — объявил он, подвигая Джейн настолько, чтобы дотянуться до пояса ее короткого махрового халата.

Халат был сброшен в один миг.

Затем, с глазами дикими, глазами темными, глазами, огромными от желания, Джейк потянул за верхнюю часть купальника, пока не стянул его до талии. Он притянул ее к своему жаждущему рту и дотронулся до кончика каждой обнаженной груди своим языком.

— Хорошо или плохо? — пробормотал он. «По очереди» было в конце концов справедливой игрой.

Джейн откинула голову назад и застонала:

— Хорошо.

Джейк сел на одеяле и приложил свой рот сначала к одному соску, а потом к другому. Он лизал языком. Он покусывал зубами.

Джейн не могла остановить поток восклицаний:

— Хорошо! О, как хорошо! Джейк, пожалуйста, так хорошо!

В один миг Джейк полностью избавил ее от купальника и бросил свои плавки рядом на покрывало. Он на мгновение поднял ее и держал ее так над своим телом. Его сильные, о, какие сильные руки дрожали от напряжения, когда он медленно, о, как медленно опускал ее на себя.

— Хорошо или плохо? — спросил Джейк, когда пот выступил на его спине.

Глаза Джейн закрылись и затем открылись снова. Она уставилась в его глаза и чувственно прошептала:

— Хорошо.

В конце концов он пронзил ее своей твердой плотью. Ей удалось вобрать в себя каждую частичку его желания. Они помедлили, наслаждаясь слиянием друг с другом. Затем они начали двигаться вместе, сначала медленно, осторожно, пытаясь определить, что приносило им обоим удовольствие, что нравилось.

— Господи, дорогая, ощущать тебя — это безумно прекрасно! — воскликнул Джейк, когда он в конце концов полностью лег на нее, все это время оставаясь внутри ее, и обнаружил, что смотрит в глаза, которые были как море.

— Нет хорошо. Нет плохо. Есть только ты, Джейк, — прошептала она пылко.

Не было прошлого.

Не было настоящего.

Не было будущего.

Было только сейчас.

Джейк Холлистер ничего не делал наполовину, решила Джейн. Это в полной мере относилось и к занятиям любовью.

В этом мужчине была какая-то напряженность, переходящая во всепоглощающую, всемогущую страсть. Неожиданно весь мир перестал существовать для них, словно они были одни на всем белом свете. Она была единственной женщиной, и он был единственным мужчиной. Адам и Ева.

Это чувство сотрясало землю под ними.