сама слилась. Пропадут, жалко. Потом поедим где-нибудь. Вчера была зарплата, я угощаю…

– Заметь, что другой бы на моем месте обиделся…

– Другой бы на твоем месте не оказался. К тому же в прошлый раз платил ты.

– Логично.

– Потом – к тебе, если ты не против. Ритка дома, так что сюда не зову.

– Во сколько за тобой заехать?

– Давай к пяти.

– По пробкам могу не успеть.

– Чего?! Да тут на метро добираться полчаса, а ты на машине! Дуй сюда, и только попробуй опоздать.

Юлик обожал свою машину, хотя она была и не его вовсе, а какого-то родственника, выписавшего ему доверенность. Возможно, даже родственницы, потому что «матиз» считается дамской машинкой, из-за чего некоторые знакомые над Юликом подтрунивали, к его неудовольствию. Мне нравилось с ним ездить: он никогда не ругался за рулем – не выстреливал матерными тирадами в адрес других водителей, не проклинал бестолковых пешеходов. Он энергично рулил, весело ехал и подпевал радио, стоя в пробках (то есть его внутренние птицы подпевали, конечно).

Выставка проходила в особняке Демидовых. Организаторы попытались сочетать остатки былой роскоши с тем, что считается роскошью сейчас. Дворец весьма обветшал – из-за обилия исторических памятников город не может определиться, какой ремонтировать первым, и поэтому не ремонтирует ничего. Ироничный экскурсовод, рассказавший нам историю здания, завершил повествование словами: «А теперь вы увидите бальный зал без танцев, столовую без еды и библиотеку без книг». Осталось только добавить «спальню без снов», чтоб набор получился полным. (Интересно, где прячутся сны в таких старых домах? Между дощечками паркета? В трещинах штукатурки? В замочных скважинах запертых дверей?)

Дворец не говорил со мной, украшения на витринах – тоже. Я мимоходом рассматривала бусы, броши, кольца. Что-то казалось интересным, что-то – банальным. По лицу Юлика временами пробегала скука: все это было слишком вульгарно для такого эстета, как он. Я посмеивалась над ним, театрально сюсюкая:

– Не грусти, лапочка! Чего ты хочешь? Давай купим тебе бусики под цвет глаз!

Он закатывал глаза, дескать: любишь ты, Попова, комедию ломать и меня перед людьми позорить, – но не злился: не умел.

Витрину с антиквариатом я заметила не сразу. Посмотреть мимоходом – такой была моя цель, едва ли я заинтересовалась бы иконами и разбухшими от времени старинными книгами. Их не полистаешь – в руки не дадут, раритет; и не купишь – слишком дорогие. Но среди этих артефактов с ценниками я неожиданно заметила неизвестно как тут оказавшийся невзрачный предмет: браслет, переплетение двух медных проволок. Я его узнала.

Бабушке Нине его подарил дедушка Гоша. Говорили, что эта штука помогает при высоком давлении. Не знаю, правда это или нет, но бабушка носила его почти постоянно, и я помню браслет на ее руке, коричневой от загара. Если бабушка его снимала, на коже оставался бледно-зеленый след. Однажды она нечаянно уронила браслет в колодец: проволока соскользнула с мокрой руки и ушла на дно. Безнадежно, казалось. Но дедушка смастерил приспособление – длинный шест с крюком на конце, – долго шарил им в колодце и в конце концов достал браслет. Я помню его – мокрый, блестящий, волшебный – и как радовалась бабушка, и как дедушка сказал:

– Не губляй бильше!

Но бабушка снова потеряла браслет, и снова в том же колодце. Это случилось уже после смерти дедушки. Она написала об этом маме. На страницу расписывала, как искала браслет везде – по всему дому, по саду, по двору. Как пришла к единственному верному выводу: он на дне колодца. Он точно там. Как искала в сарае тот самый шест с крюком. Как, перепачкавшись в пыли, наконец нашла и пошла к колодцу. Как долго мучилась, тыкая палкой в темную воду. «Ни, доця, не найдэш вжэ його», – завершила она рассказ. И мама вздохнула, читая:

– Бедная мама, из ума выживает, хорошо хоть сама не упала в этот колодец…

И вот браслет лежал передо мной. Тот самый. Не знаю, каким образом так получилось. Да я и не хочу знать: я верю (могу позволить себе такую роскошь – веру – хотя бы раз в год, как новый лифчик).

– Почем? – Юлик заметил мой взгляд и обратился к продавцу, человеку в сером пиджаке, надетом поверх серого свитера.

– Триста рублей.

Чудовищно дешево! Юлик достал из заднего кармана джинсов несколько мятых сотенных. Он не признавал кошельков и деньги носил исключительно в карманах, возможно, так того требовала его магия: деньги всегда находились, но только мелкие (не помню, чтобы он извлекал на свет божий что-то крупнее пятисотки). Продавец протянул ему браслет. Я надела его на руку, ближе к локтю, но он все равно нелепо болтался на моем тощем предплечье, поэтому пришлось надавить изо всех сил, подогнуть мягкую медь.

– Она меня простила, – сказала я Юлику уже в машине. – Хотя я не заслужила этого. Она…

– Хорошо, что ужин за тобой, – он засмеялся. – Это были последние.

Он всегда давал людям то, что им было нужно. Ужин и секс – ничтожная плата за знак с того света.

– Только в «Палкин» не гони. Я все-таки не миллионерша!

Нашу последнюю встречу я помню плохо. Тогда моя жизнь уже стала жалобно поскрипывать, хотя я и не понимала, что с ней не так. Я предложила съездить в планетарий, Юлик согласился. Он пришел в странных мешковатых штанах со множеством карманов. Они на нем, как ни странно, сидели просто фантастически.

– Клевые штаны, – сказала я, увидев его стоящим возле парадного.

Ко мне он не любил подниматься, считая Ритку цербером, который откусит ему голову.

Он тут же принялся расстегивать ремень, намереваясь эти самые штаны снять:

– Они не должны затмевать меня. Мне не нравится, когда девушка здоровается не со мной, а со штанами.

– Стой! Ты рехнулся!

Но он сел на лавку, разулся и принялся стаскивать с себя штаны:

– Оставлю их здесь. Найдут себе нового хозяина.

– Я не пойду с тобой без штанов!

– Тогда иди с ними! Бери штаны и иди с ними, мне не жалко!

Ноги у него были симпатичные, покрытые светлыми, почти золотистыми волосками. Я подумала, что он ужасно милый. Хоть и балбес, но ужасно милый.

– Надень штаны! Или мне свои снять и тебе отдать? Так не подойдут же!

– Не нужны мне твои джинсы немодные! – Последнее слово прозвучало как-то визгливо.

– Чего ты психуешь? Что-то случилось?

– Ты будешь меня ненавидеть.

– Больше, чем сейчас?

Он кивнул, состроил жалобное лицо – но грубо переигрывая, так что стало понятно: он нервничает, и сильно.

– Надень штаны, пожалуйста.

Он послушался.