И пока он возился со штанами и обувался, как-то особенно старательно выполняя каждое действие, я подумала: он решил, что вот наденет сейчас эти штаны и что-то мне скажет. И это будет совсем не смешно и не мило. Так оно и получилось.

– Похоже, одна девушка беременна от меня. Не знаю, как так вышло.

– Все мы знаем, как это выходит.

Я смотрела на него сверху вниз: он сидел на лавке, а я стояла рядом. И это, мне кажется, его взбесило:

– Ничего ты не знаешь!

– Ну коне-е-е-чно!

– А точнее – знаешь… Ее знаешь…

– Чего?

– Это Маша.

Я утратила контроль над ситуацией. (Да, до этого момента мне казалось, что он у меня был.)

– Вы обе очень клевые. Я ведь с ней изначально был… а потом с тобой… и как-то не расстался с ней… тем более что с тобой у нас было вроде несерьезно…

Ну да. Мы с Машкой работали в одном и том же магазине, только в разные смены. Удобно.

– Ритка догадывалась, наверное… – пробормотала я. Почему-то мысль о том, что Ритка все знала, едва не привела меня в ярость.

Он промычал что-то невнятное и окончательно смутился.

– А если и я… беременна? – Во мне проснулось какое-то ехидство.

– Ты? Как? Ты? Мы же всегда того…

– Да, а если я тоже беременна, а, Юлик? Что тогда будешь делать?

– С крыши прыгну! – Он покраснел, как будто ему в лицо ударил горячий пар из чайника.

Поверил, что ли?

– Что, неприятно идиотом выглядеть? А мне приятно, думаешь? Придурок!

– Лен…

– Я не беременная. Не ссы!

– Лен, я…

– Поехали в планетарий. Не хочу, чтоб выходной пропал. Где твоя тарантайка?

В планетарий мы не поехали – просто колесили по городу и говорили. Точнее, говорила я, а он просто вставлял редкие реплики.

– А я… перед выходом из дома фильм смотрела… документальный, про устройство Вселенной. Хотела с тобой обсудить… Там ведущий рассказывал, что Вселенная образовалась в результате Большого взрыва и потихонечку движется в сторону тепловой смерти… Солнце, звезды… то есть Солнце и есть звезда… гаснут. Медленно гаснут. Надо успеть съездить в планетарий, понимаешь? Пока все не погасло.

– Угу.

– Этот ведущий такой смешной, вроде тебя. Улыбался все время. Говорил о том, что все умирает, и улыбался во все тридцать два.

– Америкос, наверное.

– Надо уметь радоваться, несмотря на то что Солнце погаснет.

– Мудро.

– Я иногда вспоминаю своего папу. Он умер, когда мне было двенадцать лет. Знаешь…

– Мне жаль…

– Знаешь, – я говорила, не видя его лица за потоками слез, – когда Вселенная исчезнет, что останется?.. Огромное воспоминание о Вселенной. Мне легче, когда бред несу, прости. Что-то отвлеченное… Мне просто так легче…

– Лена, ты очень хорошая, ты…

– А я думаю, какого хрена она курить бросила. На прошлой неделе убиралась, смотрю: банки с окурками на подоконнике нет. Давай еще в «Маккафе» заскочим, кофе хочется.

– Как скажешь.

– А может, это и не твой, у Машки и другие были… Впрочем, не важно. Интересно, она его оставит?

– Наверное. Если что, я готов…

– Это без меня решите…

И потом, выходя из машины, я бросила ему, не оборачиваясь:

– Мне твой глаз не нужен.

И он не сказал «какой глаз», потому что все понял.

С Машкой мы не ссорились, даже обнялись на прощание, когда она уезжала от нас с Риткой на квартиру к Юлику. Они решили попробовать жить вместе. Правда, потом быстро рассорились, Машка сделала аборт, а через год выложила в Сеть фотографии со свадьбы. Мужем был не Юлик, а какой-то смутно знакомый мне парень с дредами.

Куда девался Юлик – я так никогда и не узнала. Если у него и была страница в соцсетях, мне не удалось ее найти.

На открытке, которую я когда-то взяла из его квартиры, было написано: «Здоровя тебе тетя Катя. Живи долго лет. Я люблю тебя лучше всех. Юра». Родители назвали его Юрой (в честь Гагарина, что ли?), но в детстве он не выговаривал «р» и называл себя Юликом, а став взрослым, официально сменил имя на Юлиана.

Как будто ты хотел от меня уйти

Сквозь закрытое окно.

Разбить стекло,

Но разбился сам.

Лежишь на полу грудой осколков.

Подойду, возьму тот,

С глазом,

Беспомощно-моргающим,

Посмотрю в него и скажу:

– Прощай!

После того как Машка съехала, наши с Риткой пути окончательно разошлись, и мы стали снимать жилье поодиночке.

Я проиграла

Каждый год школа фотографии, в которой я хотела учиться, объявляла конкурс, и три победителя получали скидку. Хотя меня уже повысили до менеджера (ну как – повысили, наша мегера разругалась с вышестоящим начальством и хлопнула дверью, а на ее место назначили меня), денег на полный курс у меня все равно не хватало: аренда сжирала ползарплаты. Вся надежда была на конкурс.

Я долго выбирала работы.

Вот они все, мои лучшие.

Катька и Ксюха. Перед отъездом. Они вышли во двор, шел сильный дождь (нет, не по поводу их отъезда: Питер, как и Москва, ни по ком не плачет), я дала Катьке зонт (мой черный, с одной сломанной спицей), она встала как-то неловко, попыталась ужаться, чтобы им обеим хватило под зонтом места. Катька – рваные джинсы, Катька – короткая куртейка, Катька – пять серег в одном ухе… А Ксюша, наоборот, высунулась из-под зонта, подставила ладонь под капли и засмеялась. У нее не было одного переднего зуба: возраст смены улыбки. Я сфотографировала их, стоя под козырьком подъезда, и струи воды, бежавшие вниз, образовывали прозрачные прутья клетки.

Ритка. Она тогда совсем измучилась от бессонницы. Дошло до того, что стала запрещать мне ходить в туалет по ночам, так как шум смыва ее бесил. Однажды я подкараулила ее в коридоре и сфотографировала. Спутанные волосы, гневно сдвинутые брови, закушенная губа – ненависть мученицы.

Машка. Сидела на подоконнике в трусах и лифчике, принимала солнечные ванны. Увидев, что у меня в руках фотик, разделась догола. Села, закурила. Такой, задумчиво затягивающейся, я ее и запечатлела. На фоне стены соседнего дома. В объятиях солнечного сияния.

Юлик. Изображает спящего. До этого у нас был секс, и он остался им доволен. Плавные линии лица. Пухлые губы. Бороздка, разделяющая кончик носа надвое. На закрытые глаза падает прядь светлых волос. Мне кажется, получилось запечатлеть этот сон-обманку. Отдых после блаженства. Безмятежность.

Мое платье, висящее