— Мартини, — произнес он с американским акцентом. — Сухой, традиционный, с оливкой. И не скупитесь на джин.

Выбрав полукабинет у стены, он снял шляпу, вынул сигарету из пачки «Мальборо» и щелкнул зажигалкой «Зиппо».

Таня собралась уходить. Не может он быть шпионом: слишком уж яркий. Но тут новенький крикнул: «Арни!» — и помахал единственному бывшему сотруднику ЦРУ в зале. Литтон улыбнулся и приветственно поднял бокал.

Проклятье.

Ей нужно узнать, кто этот парень.

Но не сейчас. Ей нельзя медлить. Она должна показаться в Национальной галерее на открытии выставки старых мастеров из Эрмитажа. Одновременно самая скучная и гламурная сторона ее работы — посещать такие мероприятия. Ничего интересного там не происходит.

***

В глубине Национальной галереи, в ее административных закоулках, куда не вправе пройти ни один посетитель, блевал Гейб. Всего несколькими минутами ранее он по иронии судьбы держал бокал грузинского «шампанского», но не успел сделать и глотка, как чудовище в его голове дотянулось до желудка. Словно раненый зверь, Гейб бежал с приема и нашел приют в темном коридоре. Гейб брел, спотыкаясь, и дергал ручки дверей, пока не нашел ту, что открылась, за ней он и спрятался.

Слава всем несуществующим богам, которые заботятся о благополучии заблудших шпионов, — это оказалась ванная комната.

Рвота, хлынувшая в изящную фарфоровую раковину, расписанную вручную колокольчиками цвета тирского пурпура, была зеленой и вонючей. Крупные капли пота градом катились по его пульсирующим вискам. Между тем существо внутри него добралось до кишок и принялось гладить и сжимать их. Мгновение назад Гейбу казалось, что хуже быть не может. Теперь, однако…

Кто-то подергал дверь ванной.

— C’est occupée! — прорычал Гейб на лучшем столичном французском. — Va te faire foutre, trouduc[39]. — Это чтобы сбить незваного гостя с толку — пусть потом гадает, кто тут засел.

Кто бы то ни был, он ушел — возможно, чтобы позвать охрану.

Гейб знал все способы выбраться из охраняемого здания. В конце концов, по легенде он был главой службы дипломатической безопасности в американском посольстве в Праге. Но он понятия не имел, как выбраться из своей передряги. Если его обнаружат — или, точнее, когда его обнаружат, — с его карьерой будет покончено. Он станет посмешищем. Хуже того, где бы он ни оказался, все будут тыкать в него пальцем — как в горе-разведчика, который извергает нечистоты в музее из всех своих дыр. Он облажался по-королевски.

А потом вдруг все прошло.

Что, черт побери, это было? Вот только он рассматривал картину, а в следующий миг…

В выдохе, который вырвался у Гейба, было и облегчение, и отчаяние, и отвращение. Он поскорее привел себя в порядок и подтер все свидетельства своей неопрятности. Груду использованных салфеток, которыми он вытирал предметы, он спрятал в глубине бельевого шкафа: какой-нибудь перепуганный уборщик найдет их спустя неделю. Гейбу хватит времени, чтобы тихонько исчезнуть.

Однако, уходя, Гейб заметил Морозову: она стояла отдельно от остальных и явно ужасно скучала. В отчаянном порыве он схватил ее за запястье и потянул в темную часть галереи.

И обнаружил, что держит за руку демоницу. У Морозовой был взгляд убийцы. Свободную руку она занесла так, чтобы ударить его основанием ладони в нос в расчете вонзить ему в мозг. Но затем, узнав его и, очевидно, рассудив, что он вряд ли будет драться с ней на публике, Морозова опустила руку и сморщила носик.

— Ты воняешь.

Тихо и нервно Гейб произнес:

— Мне нужна твоя помощь. Помощь от… твоей организации.

— Отпусти. — Морозова освободилась от его хватки. И рявкнула: — Эта дверь закрылась. Навсегда. Можешь притвориться, что ее никогда и не было.

Ух ты. Гейб мысленно сделал два шага назад и один в сторону. Тут он сыграл слабо. Видимо, ее ненависть к нему превосходит желание его завербовать. Нет, стоп. Ее тон подразумевал, что она недовольна не только им. Может, своим начальством в КГБ? Или Льдом? Если по его наводке она заглянула на баржу, полную замороженных жертв Консорциума, то, скорее всего, потеряла веру в своих.

Как бы то ни было, Гейб сумеет этим воспользоваться.

Его личные проблемы меркли на фоне открывшихся возможностей. Гейб почувствовал себя актером, дождавшимся своей реплики. Пора выйти на сцену и повалять дурака. Пусть она думает, будто он решил ею манипулировать. Посмотрим, как она ответит.

— Послушай, — сказал Гейб своим самым елейным голосом а-ля плохой парень. — Между нами что-то есть, какая-то профессиональная связь. Не отталкивай меня. Пусть это будут открытые отношения: мы ведь сможем сотрудничать по вопросам, которые не представляют угрозы для наших команд. Мы дополняем друг друга. Серьезно, наверняка тебе что-то нужно. Небольшое одолжение. Только попроси.

Морозова долго обдумывала его предложение. Гейб почти видел, как вращаются шестеренки в ее голове.

— Вообще-то, — проговорила она наконец, — кое-что ты можешь для меня сделать.

2.

На противоположной от Таниного дома стороне улицы была стена, ее высота не позволяла прохожему через нее заглянуть, но можно было оставить на ней какой-то предмет. Наутро после встречи с Причардом в галерее Таня обнаружила, что Надя положила на стену рядком три камешка, они хорошо просматривались из окна квартиры. Так что Таню не удивила и скрученная в трубочку газета у двери соседней квартиры — хотя там никто не жил. Она подобрала почту и развернула газету на кухонном столе. Из нее выпал сложенный листок. Всего несколько слов: «Семейный кризис. Прикрой меня. Н.».

Таня понимала: это значило, что Надя отбыла по делам Льда. Что довольно неудобно и в спокойное время, а уж в этой суматохе так просто безумие. Ее мучили вопросы, неотложные вопросы к Наде о том, как Лед обращается с Носителями. И разумеется, она не в восторге от того, что придется прикрывать подчиненную в посольстве, когда проверяющие, как шакалы, будут искать подранков.

И все же что нельзя исправить, то приходится терпеть. Таня выключила свет и включила электрочайник, чтобы заварить чай.

Предсказуемо: Таня опоздала на работу на пятнадцать минут, после чего Саша тут же вызвал ее к себе. Там ее уже ждал незнакомец — человек-карикатура: болезненно толстый, с рыхлым лицом и отвисшими щеками, в коричневых пигментных пятнах, а на веках висели родинки, похожие на щупальца, которые дрожали, когда он говорил. Тане было трудно не пялиться на него, пока они обменивались ничего не значащими приветствиями. Никто не объяснил ей, зачем он здесь, так что, по-видимому, он и был главным проверяющим.

Саша