болело и ныло. Мне, кажется, даже дышать было больно и трудно. И похоже, что он все еще оставался во мне.

Как пазл сложились. Практически симбиота. Странно и сладко.

И боль эту свою не променяю теперь не на что. Не нужна мне спокойная серая жизнь мыши-Илоны. Хочу жить вот в этом безумии. Рядом с хищником, сейчас тихо посапывающим мне прямо в мокрые волосы.

Уже очень скоро вся эта сказка закончится.

Он проснется, мы снова станем самими собой: — не безумно совокупляющимися организмами, а вполне цивилизованными даже людьми. Будем опять вершить свои подвиги и противостоять жесточайшему злу.

Но эти минуты — мои. Пылающий пах, накрывающий в ягодицы, горячие руки, теплое и спокойное совершенно дыхание.

Он не сорвался. Он просто дорвался.

До меня.

До себя.

До нас с ним — обоих.

31. Договор

Уж не знаю, что там подумала мама Кота, свекровь моя по совместительству, но в дом он принес меня на руках. И в одной только рубашке.

Сам был лишь в мокрых штанах.

Одежда на нас как-то вообще не держалась, с каждым днем ее становилось все меньше. Наверное, скоро будем бегать в набедренных повязках.

Судя по верной реакции, Наталья Николаевна женщиной была закаленной, насчет увиденного промолчала, лишь принесла ему майку и шорты, а мне яркое голубенькое платьице.

Синтетика яркая, не мнущаяся совершенно, с рукавами “фонариками”, расклешенной чуть юбкой и длинной молнией на спине. Непривычный квадратный глубокий вырез, кокетка. Ни за что бы себе не купила подобную глупость. Но выбирать было не из чего. Из нормальной одежды на мне остались лишь только трусы, каким-то немыслимым чудом пережившие все наши с Марком супружеские порывы.

Путаясь позорно в рукавах, попыталась надеть платьишко через голову. Марк, наблюдавший все это, громко фыркнул и взял процесс в свои руки.

Оказалось, что молнии было две, вторая таилась на поясе, а если ее расстегнуть… то можно вообще позабыть, что мы тут делаем.

— Ей, — я тихонечко позвала своего увлекшегося очень кота. — Мы куда-то спешили.

— Да.

Он рвано вздохнул, поцелуи прервав и застегивая все-таки эти чертовы молнии. Волосы мои многострадальные, еще мокрые совершенно, пальцами расчесал, к ним принюхиваясь.

— Тебе невозможно идет этот цвет. Посмотри сама.

Посмотрела. Мы сидели с ним на диване в малюсенькой спальне. Если его разложить, оставалось лишь место для тапочек у двери. От стены до стены — только диван. Окно в изголовье и зеркало. Небольшое, с крохотной полочкой и брошенной на ней небрежно расческой.

В зеркале отражалась красавица: грива пепельно-светлых кудрявых волос, огромные голубые глаза, яркие пухлые губы, припухшие от поцелуев, лебединая шея, разворот женственных плеч. Даже ключицы красиво подчеркивали их изящную линию. По плечу в вырез платья спускался изящный золотистый орнамент. Он опять изменился, став будто сложней. А за спиной у красотки сидел, обнимая ее, потрясающий просто мужчина. Мечта моя.

И смотрел в наше с ним отражение абсолютно восторженным взглядом.

На меня.

— У меня глаза были всегда просто серыми.

Сказала зачем-то, все еще увиденному не веря.

— Жизнь у тебя была серая. Пока в ней не появился, конечно же, я!

Мы рассмеялись. Тихо и немного грустно.

Потом Марк меня поцеловал осторожно и вышел, сказав лишь:

— Я открою портал через десять минут. Ты до кухни дойти точно сможешь?

Смешной. Молча кивнула ему, улыбаясь.

Он с сомнением посмотрел мне почему-то на губы, вздохнул и достал телефон.

Стенки в доме были тонюсенькие, слышно отлично.

— Аве, Максимилиан. Да. Я останусь, но у меня два условия. Нет, не торгуемся.

Я продолжаю расследование. Она будет со мной. Понимаю отлично, чего и тебе вынужден пожелать. Мне нужны документы на супружескую чету, неограниченный банковский счет, и квартира в Гурзуфе. Фи, Макс, ну откуда такие слова. А у меня еще есть и второе. Ага. Он самый. Вы берете под жесткое прикрытие мою мать. Документы, глубинка, охрана. Я такой, да. К счастью, уже не один. Я найду тебя сам. Через три с половиной часа, нам нужно закончить еще кое-что. Да. Нет, не звони, и отвечать только на ключ. Хайре!

Интересно, а где нас будет носить эти три с половиной часа?

Вот зря я об этом подумала, ой зря…

Потому, что оставшиеся до встречи с Максом эти чертовы три с половиной часа мы заметали следы.

Марк резонно решил, что раз уж стало известно о провале затеи с покушением на меня и его развоплощением, то всем теперь надо увидеть нас вместе. Как счастливых молодоженов и обожающую их нежно свекровь. Радостно улыбающихся, конечно. Что он собирался потом делать дальше, я даже не предполагала. Но ему доверяла всецело. Надо глаза всем замылить, так будем над этим работать.

Мое платьице голубое наверное долго еще будет мерещиться всем, кто имел неосторожность хоть раз в жизни увидеть Марка Кота.

Мы появлялись у них на глазах “совершенно случайно”, лучезарнейше улыбаясь, приветствовали, перебрасывались парой слов и спешили куда-то по срочным делам. Маршрут этот воображаемый тоже был явно выверен и запланирован. Как мой супруг вычислял нужные ему время и место, я даже думать не буду, все равно бесполезно.

Он очень устал, очевидно, метания эти сквозь стены и выхождения из всяких совершенно для этого не предназначенных мест ему стоили кучу сил. А еще и мы, две унылые клуши, которых он очень бодро за ручки водил.

Он приветствий и от фальшивых улыбок у меня уже просто зубы болели. Кто эти люди, и люди ли? Зачем они нам?

Но мы со свекровью держались. Она точно была женщиной закаленной, а я лишь на чистом упрямстве военно-морском и держалась. Дочери офицеров никогда не сдаются. Даже когда ног не чувствуют, болит голова, и зубы непроизвольно стучат от постоянного нервного напряжения.

Я потеряла счет времени. Северная столица в период белых ночей была столицей безвременья. Что там у нас, день? Ночь?

В голове все смешалось, тем паче, что мир этих самых “иных” как они себя сами с усмешками называли, жил в каком-то отдельном пространстве и времени.

И когда Марк вышел вдруг (уже очевидно пошатываясь) в парке, у кованой лавочки и ларечка с мороженным, а вокруг не было никого, нас с его мамой хватило лишь только на довольно приличное приземление на эту самую лавочку.

Плашмя не попадали все, и уже хорошо, даже отлично.

— Ну… почти и не промахнулся.

Из большого соседнего дерева