Владимир поднялся:

– Подожди, так ты приехала в день смерти матери?

– Получилось, что да. Но днем она чувствовала себя неплохо. Мы поговорили, я прибралась в квартире, в магазин сходила, очень уж Клавдии Николаевне захотелось рыбки речной. А к вечеру похудшело. Прилегла она на диван в зале. Я присела рядом. Спросила, может, «Скорую» вызвать? Она отказалась. Сказала, не надо. Пройдет. А не пройдет, то на это, значит, воля божья. А чуть позже попросила достать из гардероба твой китель и повесить на стул перед диваном. Гладила погоны, ордена, медали. Заплакала, но плакала недолго. Сказала – а ведь Володька не в штабе служит, обманывает он меня. Я спросила, почему она так считает? А Клавдия Николаевна на награды твои показывает и говорит: «Ордена за службу в штабе не дают. Ты посмотри, сколько их. И в командировки он ездит не в мирные гарнизоны. А туда, где идет война». И опять заплакала. Тут меня дочка отвлекла, я ей ванную набрала. Вернулась, а Клавдия Николаевна говорит: «Вот и все, Таня! Умираю я. Жаль, не могу сыну последнее слово сказать. Ты передай ему, как увидишь, первое, пусть он…» – и замолчала. Глаза закрыла, несколько раз глубоко вздохнула и… затихла. Я растерялась, сначала к телефону бросилась, потом к ней. А она… а тетя Клава уже мертва.

Полухаров закашлялся, с огромным трудом сдерживая слезы и пытаясь проглотить образовавшийся вдруг в горле ком. Тряхнул головой. Сжал виски ладонями.

Татьяна молчала.

Владимир резко поднялся, дрожащими руками закурил сигарету, подошел к окну. Выпуская дым, проговорил:

– А я в этот момент рядом был, в Москве. Но мне никто ничего не сказал.

– Я не могла этого сделать!

– Ты здесь ни при чем! Другие могли, но не сделали. Похороны-то нормально прошли?

– Скромно! Но людей много было. Соседей. А на кладбище мало. И потом, на поминках, в основном соседи заходили.

– Где ее похоронили?

– На Дальнем кладбище!

– На Дальнем?

– Тебя это удивляет?

– Нет! Просто там иногда хоронят и тех, кто… что в принципе не важно. Ты завтра покажешь мне могилу?

– Конечно!

– Спасибо!

– За что?

– За все! А теперь иди отдыхай, мне надо побыть одному.

Татьяна кивнула головой, рассыпав по плечам не забранные в узел светлые пышные волосы:

– Я уйду. И завтра покажу могилу. А потом, потом мы с Ириной вернемся в Сосновку. Не будем тебе мешать. А то злые языки слухи пустят, а ты молодой, тебе семью создавать надо.

Полухаров повернулся к Татьяне:

– Значит, хочешь вернуться к прежней жизни? К мужу-извергу, который из тебя и из дочери калек сделает?

– Нет, я же сказала, что не хочу мешать тебе. Мы лишние с Ириной здесь. Мы с ней везде теперь лишние. Но не надо нас жалеть. Ничего нет хуже жалости.

Владимир подошел к женщине:

– А теперь, Татьяна, слушай меня. Никуда отсюда ты не поедешь. Мне достаточно своей комнаты. Остальное осваивай с дочерью. Регистрацию я тебе оформлю, в школу Ирину определим. Что-нибудь с работой придумаем. У меня остались кое-какие запасы, тратить деньги было не на что, да и не на кого, не считая, конечно, последних месяцев. На лекарства. Какое-то время перебьемся. А возможно, и перебиваться не будет нужды. У меня есть хорошие знакомые, которые помогут устроиться «на гражданке». Так что все наладится. А встретишь человека, которого полюбишь, что ж, буду только рад. И не говори ничего. Ваше с дочерью присутствие здесь больше нужно мне. Да и вам в Сосновке делать нечего! Решили?

Татьяна пожала плечами:

– Ну если так, то можно. Но, боюсь, Володя, Валерка и здесь достанет меня. Он, подонок, знает, что уехала к вам. Пока похороны, то да се, он ничего не предпримет. Выждет. Но потом обязательно объявится. И не один. У него дружков хватает. А они способны на все!

Полухаров взглянул на женщину, и та отшатнулась, увидев совершенно трезвые, холодные и безжалостные глаза майора, который процедил сквозь зубы:

– Эти ублюдки не догадываются, на что я способен! И совершат большую ошибку, решив устроить разборки или как-то задеть тебя с дочерью. Очень большую ошибку! Так что живи спокойно! Точнее, привыкай жить спокойно, свободной и независимой женщиной. К тому же весьма красивой и привлекательной женщиной. Твое счастье еще впереди! Поверь, я знаю, что говорю! А сейчас иди. Прошу тебя!

– Хорошо!

– Спокойной ночи!

– И тебе спокойной ночи. Хотя, судя по всему, спать ты не собираешься.

– Не думай об этом! Мне часто приходилось не спать ночами.

– Один вопрос задать можно?

– Давай!

– Или я неправильно поняла тебя, или ты, похоже, уволился из армии?

– Ты все правильно поняла. Я решил расстаться со службой. Это все!

– До завтра!

– До утра!

Татьяна ушла в спальню. Полухаров включил настольную лампу мягко-зеленого цвета, не режущую глаза. Достал из холодильника вторую бутылку водки. Подумав, сделал пару бутербродов. Очистил пепельницу. Вскрыл пачку сигарет из купленного блока, наполнил стакан. Выпитое ранее спиртное практически не подействовало на него. Видимо, сказалось сильное нервное напряжение, нейтрализовавшее водку. А он хотел напиться. Опрокинув стакан, съев половину бутерброда и закурив сигарету, Полухаров неожиданно подумал: а ведь присутствие здесь и сейчас Татьяны с ее дочерью – это подарок судьбы. Забрав у него мать, высшие силы дали ему эту прекрасную и глубоко несчастную женщину. Не для того ли дали, чтобы не только притупить боль, но сделать эту женщину счастливой? Она нуждается в защите, а Владимир как раз лучше всего умеет воевать. Значит, защищать. А Татьяна действительно прекрасна. Своей простотой, неумением играть, своей открытостью, стеснительностью, человечностью. Своей не запятнанной грязью странной жизнью, чистотой! Да, она подарок ему, боевому офицеру. И он сделает все, чтобы она обрела счастье. Пусть… пусть даже не с ним! Хотя почему не с ним? Чем он хуже других мужиков?

За размышлениями и с каждой выпитой дозой водки боль утраты матери потеряла свою остроту. Впрочем, и мозги майора работали все тяжелее. В 4 утра, уронив голову на сильные руки, выпив литр водки и выкурив полторы пачки сигарет, Владимир уснул крепким, наркотическим сном. Словно провалился в пропасть. Бездонную и черную пропасть полного забытья, но не беспамятства. Таким, уснувшим за столом, и застала утром воскресенья 2 октября Татьяна Владимира. Вздохнула, убрала пустую бутылку, тарелку со стола, вытряхнула в урну пепельницу. Достала из холодильника водку, оставшуюся с похорон, свинтила с бутылки пробку, налила половину стакана, поставив его на тумбу мойки. Подошла к Полухарову.

Думала, долго придется будить офицера, но тот проснулся сразу от легкого прикосновения ее руки.