– А мальчик знает, как погиб его отец?

– Нет! Пока не знает! Но узнает. Всему свое время!

– Страшная у вас служба.

– Да нет! Обычная! Человек ко всему привыкает. Но ты, наверное, знаешь, что я практически уволился.

– И хорошо!

– Хорошо! Куда уж лучше. Но ладно, веди теперь к маме. Оттягивал, сколько мог этот момент, но идти надо. Хоть и очень тяжело.

Татьяна сжала ладонь офицера:

– Я понимаю. Но ты сильный!

– Ладно! Не надо слов. Куда нам?

Через полчаса женщина подвела Полухарова к свежему высокому холмику:

– Вот здесь, Володя, похоронена твоя мама!

Майор обратил внимание, что в отличие от других могил, заставленных венками, усыпанных цветами, холмик матери выглядел более чем скромно. Два венка и несколько гвоздик у таблички с номером.

– Да, похороны прошли более чем скромно.

Он положил на могилу свой венок, Татьяна цветы. Затем с дочерью отошла в сторону. Девочка вела себя тихо. Видимо, ее тяготила аура города мертвых. Она не мешала матери смотреть на Полухарова. А тот стоял строгий, неотрывно глядя на черный холм.

Затем резко наклонил голову, повернулся, подошел к Татьяне. Женщина увидела в глазах офицера столько боли, что ее пробила дрожь и на глазах невольно навернулись слезы.

Полухаров бросил ей:

– Не плачь. Ничего уже не изменить, а слезами горю не поможешь. Надо жить. Даже если и не хочется и не видишь в жизни никакого смысла. Оградку и памятник, наверное, рановато ставить?

Татьяна ответила:

– Да! Пока рановато. Крест еще можно.

– А где его взять?

– На входе, если заметил, мастерская стоит. Там и памятники делают, и ограды, и кресты.

– Ясно! Идем в эту мастерскую!

Они вышли на главную аллею. Татьяна думала, что Владимир будет молчать, но майор неожиданно разговорился.

– Знаешь, Тань, мама всегда учила меня только доброму. Вместо наказания – беседы, никакого ремня. Родители, сколько помню себя, ни разу меня пальцем не тронули. С нами жила бабушка, ты ее, может, помнишь, бабка Анфиса.

Татьяна утвердительно кивнула:

– Помню. Строгая такая бабуля была. Как в фильме «Тени исчезают в полдень»!

– Да, похожа. Так вот, она в халате всегда носила конфеты. Дешевые, карамель. И давала мне их. Баловала. И ничего тогда для меня не было вкуснее ее дешевых конфет, хотя в магазине можно было купить и шоколад, и леденцы. Но конфеты бабули были вкуснее всего. Однажды она собралась в церковь, переоделась, халат повесила у печи. Ушла. Я, пацан еще, тут же в карман халата. А тут мама. И стою я перед ней, зажав в руке три или четыре карамельки, и стыдно мне так, что словами не объяснить. Мама смотрит на меня и молчит. Я конфеты – обратно в халат, а что делать дальше, не знаю. Тогда мать говорит: «Пойдем во двор, поговорим». Я сейчас и не помню, о чем она говорила, но после того случая самым подлым для меня стало воровство, а ведь только так можно охарактеризовать тот детский поступок. Позже мама научила меня ненавидеть предательство, ложь. Она многому научила меня и во многом предопределила выбор профессии. Когда я сказал, что собираюсь поступать в военное училище, она одобрила решение. А ведь другие из кожи лезли, чтобы детишек своих от армии уберечь. Липовые справки выкупали, в больницу клали. Моя же мать, напротив, сказала: «Ты сделал правильный выбор!» Вот так!

Татьяна произнесла:

– Да, она была такая! Добрая и справедливая.

– А я вот даже не простился с ней.

– Но ты же не виноват в этом?

– Виноват! Знал же, что болеет. Мог настоять, чтобы не направляли в командировку. Не настоял, думал, обойдется. Не обошлось. Теперь на всю жизнь чувство вины останется.

– Не надо корить себя. Ведь ты же не на отдых уезжал?

Майор усмехнулся:

– Да в том-то и дело, что можно сказать, на прогулку легкую, где могли вполне обойтись и без меня.

– Значит, не могли, раз начальство само не оставило. Ведь оно же знало о болезни твоей матери?

– Знало!

– Тогда без тебя в командировке не могли обойтись.

– Теперь придется обходиться!

– А не пожалеешь о принятом решении?

– Если и пожалею, об этом никто не узнает! Но вот и мастерская!.. Пойдете со мной? Или здесь обождете?

Подала голос Ирина:

– Мама, я не хочу тут быть!

Владимир сказал Татьяне:

– Идите к машине. Я скоро подойду, и поедем в город, в большой, красивый магазин.

Женщина согласилась:

– Хорошо! Иришке и в туалет надо сходить. Мы пока это дело организуем, так к машине и выйдем.

Майор направился к одноэтажному зданию, перед входом в которое стояли обелиски, памятники, фрагменты оград, глыбы.

Вышел из мастерской через двадцать минут. У машины его уже ждали Татьяна и Ира. И вновь женщина выглядела испуганной. Она все время оглядывалась, словно искала кого-то в толпе людей.

Майор спросил:

– Что на этот раз встревожило тебя, Таня?

Женщина ответила:

– Да все то же. Кто-то очень внимательно следит за нами. Я, наверное, выгляжу непробиваемой, наивной дурой?

– Да нет! Ничего. Пройдет!

Они сели в машину и поехали в город. Владимир следил за автомобилями, шедшим сзади, но слежки не обнаружил.

Остановились у супермаркета. Сделали массу покупок. За годы службы Полухаров собрал определенную сумму денег, которая позволяла ему какое-то время держаться на плаву достаточно обеспеченным человеком. Как ни была против Татьяна, Владимир заставил ее сменить часть гардероба. Своего и дочери. Купил так понравившегося девочке большого плюшевого мишку. После чего в продуктовом отделе они забили провизией две тележки. Покупки с трудом разместились в багажнике «Фольксвагена».

Во двор въехали в 14.30. Владимир сразу увидел прогуливавшегося по двору своего заместителя по отделению группы спецназа, старшего лейтенанта Клыкова.

Татьяна среагировала на боевого товарища Полухарова по-своему:

– Ой! Смотри. Незнакомый мужчина. Раньше я его во дворе не видела.

Владимир проговорил, паркуя машину:

– Успокойся. Это мой сослуживец. Бывший сослуживец. Вы поднимайтесь в квартиру с пакетами, которые полегче, а остальное я занесу, как поговорю с товарищем.

Татьяна с дочерью вышли из машины. Девочка ухватила своего мишку, женщина взяла два пакета. И они скрылись в подъезде.