было так много жителей – особенно по сравнению с Камелотом, – но когда мы добираемся до окружающей замок деревни, к нам подбегает целая куча народа, и все они рады нашему прибытию. Родители поднимают детей над головой, чтобы тем было лучше видно. Мужчины и женщины машут и кричат.

– Вот это приветствие, – шепчу я Артуру, когда мы въезжаем в деревню. – Я полагала, люди захотят оценить тебя, прежде чем поворачиваться спиной к Мордреду, но, похоже, слухи о твоей доблести дошли и досюда.

Артур кидает на меня одновременно смущенный и удивленный взгляд.

– Они приветствуют не меня, Эл, – смеется он. – А тебя.

Я прислушиваюсь. Разобрать слова сложно, но…

– Леди Элейн! – кричат они, снова и снова. Кто-то даже называет меня Девой Лилией.

– Возвращение блудной дочери, – добавляет Моргана, и ее слышно даже сквозь толпу.

Я краснею и хорошенько оглядываюсь. Я покинула это место смущенным ребенком… вряд ли по мне скучали. И все же…

– Давай же, маши, – ухмыляется Артур. – Разве не этому ты меня учила? Маши и улыбайся своим поклонникам.

Я краснею еще сильнее, но следую его совету и поднимаю руку. Движения мои слишком искусственные, неуверенные… как Артуру это удается? Но я стараюсь, хотя и быстро устаю. Артур, похоже, замечает это, потому что снова начинает смеяться.

– Не так уж и легко, как кажется, да?

Я поворачиваюсь, чтобы ответить ему, и вижу ведущую во дворец лестницу: среди толпы я замечаю фигуры в бледно-голубом, цветах Шалота.

Отец выглядит куда старше, чем я его помню, и это ожидаемо. Но еще черты его стали резче – словно воспоминания мои подернуты дымкой. У него широкое, побитое погодой лицо с глубокими морщинами вокруг ярко-голубых глаз и изогнутого в улыбке рта. Он ловит мой взгляд, и улыбка его становится еще шире, и он машет мне рукой.

«Наверное, стоит начать с приветствия», – сказал Артур и был, конечно, прав. Поэтому я машу в ответ.

Мы добираемся до ступеней дворца, Артур слезает с лошади и помогает слезть мне, чтобы я встала во главу нашей маленькой процессии.

Я приподнимаю подол платья, чтобы не упасть – и чтобы не смотреть вперед, на свою забытую семью, и сосредоточиваюсь на камнях под ногами. Когда я все-таки поднимаю взгляд, то понимаю, что отец мой тоже идет мне навстречу – и к черту вежливость.

Мы подходим друг к другу, он улыбается, и улыбка его проникает в самые потаенные уголки моего сердца – такая знакомая, такая добрая.

– Элейн, – он произносит мое имя так, словно молится богине. – Я боялся, что потерял тебя.

Признание его вышибает из меня дух.

– Но ты ведь получил мое письмо…

– Получил. Но после всех этих лет молчания… мы начали бояться худшего. И твоя мать…

Ему больно о ней говорить даже по прошествии стольких лет. И я понимаю – мне тоже. Я кладу ладонь ему на руку.

– Я здесь. Прости, что причинила тебе беспокойство.

Он замолкает и окидывает меня взглядом.

– Подумать только, – он усмехается и качает головой. – Когда ты сообщила, что возвращаешься домой, я полагал, что увижу тебя такой, как прежде. Ребенком. Но ты выросла.

– Да. – Я сжимаю его пальцы. – Но я рада снова тебя увидеть.

Он берет меня за плечи и обнимает, целует в лоб и делает шаг назад.

– Добро пожаловать домой, Элейн. – Он протягивает мне руку, и я позволяю увести себя вперед.

Друзья и рыцари следуют за мной, прямо туда, где ждут меня родственники.

Отец быстро их представляет: моих братьев, Торре и Лавейна. Им уже почти под тридцать, и у них бороды. И дети.

Торре первым обнимает меня, а потом ерошит мои волосы, и я вдруг оказываюсь в прошлом, и, не думая, легонько стукаю его по руке. Он смеется.

– Ничуть не изменилась, Элейн.

Он делает шаг назад и знакомит меня со своей женой Ириной, тонкой, словно тростник, женщиной с недоверчивым выражением лица и бледными волосами, заплетенными в тугую косу. Торре указывает на нее, и она вдруг расцветает улыбкой и целует мои щеки, а потом показывает мне ребенка: круглолицего, с широкими глазами, которые тут же находят мои.

– Наш сын, Хал, – продолжат Торре, указывая на ребенка.

Лавейн обнимает еще крепче брата, крепче отца. Он обнимает меня так, что кажется, будто у меня хрустят кости, но я отвечаю ему тем же. Он возвышается над всеми нами – даже над Ланселотом – и наконец отрывает меня от земли.

– Рад видеть тебя, крошка Лилия, – произносит он с озорной улыбкой, опуская меня на место.

У женщины рядом с ним желто-коричневая кожа и черные косы, скрученные в кольца вокруг ее ушей. Шелковое платье приподнимает растущий живот – я удивлена, что она выбралась из постели, в ее-то состоянии. Кажется, будто она родит в любой момент.

– Это моя жена, Демельза, – произносит Лавейн.

Демельза сияет, протягивает ко мне руки и широко улыбается. С нею рядом девочка лет шести: схватилась за юбки и наблюдает за мной мрачными карими глазами.

У нее глаза матери – у брата голубые, – но во взгляде есть что-то знакомое.

– Я так рада, что мы обрели еще одну сестру. – Демельза обнимает меня, а потом берет за руку свою дочь и подводит ее поближе. – А это твоя племянница, Матильда.

Это имя выбивает меня из колеи. Я забываю, как дышать, и поднимаю глаза на Лавейна.

– В честь матери, – объясняет он. – Так было правильно.

– Если следующий ребенок будет девочкой, мы планировали назвать ее Элейн. – Демельза проводит рукой по животу.

– Уверена, мама была бы рада. Да и я тоже. Спасибо, – я наконец обретаю голос.

Опускаю взгляд на девочку с бесстрашным взглядом и именем моей матери, и что-то меня беспокоит. Она выглядит так, словно вспомнила меня: хмурит брови, будто пытается меня разгадать. Я узнаю этот взгляд – я тоже смотрела так на людей.

Но я не успеваю развить эту мысль, потому что Артур прокашливается, и я вспоминаю, где и с кем нахожусь. Оглядываюсь через плечо на него и его рыцарей, на Ланселота, на Моргану.

Интересно, что видит в нас отец? Мы два дня провели верхом и в лесу и выглядим не особо презентабельно: больше похожи на кочевников, чем на королевскую процессию. Я поворачиваюсь к отцу и обвожу рукой своих друзей.

– Позвольте представить вам Его Королевское Высочество Артура, принца Камелота и Альбиона, а также его сестру, леди Моргану Тинтагельскую, и их верных рыцарей.

– Ваше Высочество, – отец понижает голос и кланяется – не слегка склонив голову, как некоторая знать в Камелоте, а глубоко, так что спина его оказывается параллельна полу.

Братья следуют его примеру, Ирина