Комментатор на втором поединке Клэя и Листона

Таббинс сошел с ума.

Таббинс был коротышка в очках и с лицом, усыпаннымвеснушками. Он постоянно подтягивал джинсы и мало говорил, на, в общем, былвполне терпим, пока не спятил.

- Блудница! - орал он дождю, запрокинув лицо вверх, иструйки воды текли ему в рот и глаза. - Блудница Вавилонская пришла к нам! Оналегла на улицах и раскинула ноги свои на камнях мостовых! Скверна! Скверна!Бегите от нее! На устах ее мед, но в сердце ее гниль и нечистота!

- Господи, хоть бы он заткнулся, - устало сказал КоллиПаркер. -Он хуже Клингермана.

- Бегите от блудницы! Скверна! Нечистота!

- Черт! - пробормотал Паркер, трясущимися руками поднося корту фляжку. Я сейчас убью его! - из глаз его покатились бессильные слезы. Былотри часа дня. Позади остался Портленд. Совсем недавно они миновали указатель,извещавший, что до границы Нью-Хэмпшира осталось всего 44 мили.

Всего. Всего - что за идиотское слово!

Гэррети шел рядом с Макфрисом, но тот с самого Фрипортамолчал. Да Гэррети и не решался говорить с ним. Он опять был в долгу и стыдилсяэтого потому, что знал - он сам не сможет спасти Макфриса. Джен с матерьюисчезли, исчезли навсегда. Если только он не выиграет. А сейчас он очень хотелвыиграть.

Странно, он в первый раз хотел выиграть. Даже на старте,который теперь казался эпохой динозавров, он вряд ли всерьез хотел этого. Тогдавсе еще казалось игрой, но ружья стреляли не пистонами, и все это было реально.

И он хотел выиграть.

Ноги болели вдвое сильнее, и при глубоком вдохе появляласьострая боль в груди. Не утихал и жар - может быть, он заразился от Скрамма.

Он хотел выиграть, но не верил в это. На финише ведь небудет уже Макфриса, чтобы его спасти. Он просто не сможет сделать последнийшаг. С Фрипорта они потеряли только троих. Одним из них был несчастныйКлингерман. Осталось двадцать.

Они перешли по мосту тихий ручеек. Грянули выстрелы, толпавскрикнула, и в сердце у Гэррети опять зашевелилась робкая надежда.

- Видел свою девушку?

Это был Абрахам, напоминающий участника Батаанского марша.Почему-то он снял куртку и рубашку, обнажив костлявую грудь.

- Да, - сказал Гэррети. - И я собираюсь вернуться к ней.

Абрахам улыбнулся:

- Что! Ах да, есть такое слово: вернуться. Это был Таббинс?

Гэррети прислушался, но ничего не услышал, кроме гула толпы.

- Я говорю себе, - сказал Абрахам, - что нужно ни о чем недумать, только подымать и опускать ноги.

- Правильно.

- Но тут такое дело... Даже не знаю, как тебе сказать.

Гэррети пожал плечами:

- Просто скажи.

- Ладно. Мы должны пообещать друг другу.

- Что?

- Не помогать никому. Просто идти и все.

Гэррети смотрел на свои ноги, босые и грязные, с сильновздувшимися венами. Он не мог вспомнить, когда ел в последний раз, и боялсяупасть в обморок от голода. Абрахам, обутый в тяжелые оксфордские ботинки, ссуеверным ужасом смотрел на голые ноги Гэррети.

- Это звучит безжалостно, - заметил Гэррети.

- Что делать.

- А с остальными ты говорил?

- Нет еще. Только с тобой.

- Да, тебе, должно быть, это нелегко.

- Ничего легкого уже не будет.

Гэррети открыл было рот, потом закрыл. Он посмотрел вперед,на Бейкера, идущего с трудом, приволакивая левую ногу.

- Зачем ты снял рубашку? - спросил он Абрахама.

- Она колется. Должно быть синтетика. У меня аллергия насинтетику.

Так что ты скажешь?

- Ты похож на религиозного фанатика.

- Да или нет?

- Ладно. Я согласен.

"Теперь ты животное, Гэррети. Грязное, измученноеживотное. Ты продал их".

- Если ты попытаешься помочь кому-нибудь, мы не будем тебяудерживать.

Это против правил. Но после этого никто не будет с тобойговорить.

- Ладно.

- Пойми, Рэй. Никто ничего не имеет против тебя, но такнужно.

Закон джунглей.

- Ладно. Мне это не по вкусу, скажу честно, но я согласен. Иговорю: я хочу увидеть, как тебе выпишут пропуск, Абрахам. Очень хочу.

Абрахам облизал губы.

- Да.

- У тебя хорошие туфли.

- Только ужасно тяжелые.

- Ну, тебе же не блюз в них танцевать.

Абрахам хрипло засмеялся. Гэррети посмотрел на Макфриса.

Невозможно было понять, о чем он думает и думает ли вообще.Дождь пошел сильнее, холоднее. Кожа у Абрахама приобрела оттенок рыбьего брюха.Гэррети подумал, что теперь никто не скажет Абрахаму, что без рубашки он недоживет до утра.

"Макфрис, где ты? Ты слышишь нас? Я продал тебя,Макфрис, мушкетеров больше нет".

- Ох, как не хочется так вот умирать, - Абрахам плакал. - Наглазах у всех этих болванов. Это так глупо. Так глупо.

Гэррети дал обещание в 15.15. Но к шести часам пропусквыписали лишь одному. Все шли молча. Группы полностью распались. Все онисогласились с предложением Абрахама. Стеббинс рассмеялся и предложил скрепитьклятву кровью.

Становилось очень холодно. Гэррети начал думать, что солнце- это сон.

Даже Джен теперь казалась ему сном - сном в никогда небывшую летнюю ночь. Он вспомнил отца с его широкими плечами грузчика, с копнойволос.

Вспомнил, как отец таскал его на спине.

Он с досадой подумал, что во Фрипорте почти не смотрел намать, но она была там - в своем старом черном пальто, с исхудавшим, измученнымлицом.

Он, должно быть, обидел ее своим невниманием. Но теперь этобыло неважно. "Погружаюсь глубже", - подумал он. На этой глубине всеказалось проще.

Он поговорил с Макфрисом, и тот впервые признался, чтоспасал его чисто инстинктивно. Во Фрипорте он увидел молодую беременную женщинуи вспомнил о жене Скрамма. Он совсем о ней забыл.