Тракт тоже выглядит так, словно кто-то регулярно посыпает его золотистым песочком, который лежит песчинка к песчинке, как в саду.

Дайна все твердит, в какой хаос превратился мир пятьдесят лет назад (откуда ей-то знать? Ее тогда и на свете не было), но пока что мне все равно кажется, что они ничего не знают про настоящий хаос. У нас…»

Дойдя до этих строк, Артем вспомнил огненный дождь, яростного Болотного хозяина, проламывающегося через стену в гибнущий Ардженьо, женщину в ожогах, стонущую от боли… Ему стало стыдно. Он старательно зачеркнул последнее предложение так, чтобы его нельзя было прочитать.

«Мы переночевали под небольшим холмом: я все никак не могу привыкнуть, что здесь не принято выставлять часовых – просто обложишься лайхолями, и все. Сегодня я рассмотрел их как можно внимательнее – пришел к выводу, что это не грибы, как говорит Дайна. Они вибрируют, отвечая на прикосновение, реагируют звуком на присутствие посторонних, светятся неравномерно – это, видимо, зависит от степени затемнения – и работают примерно как фосфор. Я думаю, лайхоли могут быть представителями какого-то другого царства – не грибы, не растения, не животные. Жалко, что нельзя разрезать один и посмотреть, что внутри. Во-первых, Дайна и Хи смотрят в оба. Во-вторых, что, если лайхоли чувствуют боль?»

«Прочитает ли кто-то мой дневник? Будет ли текст понятен посвященным Аждая или и для них останется набором закорючек? Как вообще устроена местная письменность, если посвященные одному богу легко понимают друг друга, даже принадлежа к разным видам?..

Мой неведомый читатель, я вспоминаю ламию, когда-то встреченную мной и Каей. По словам Каи, она могла четко слышать голос ламии в своей голове. Это заставляет выдвинуть гипотезу о том, что телепатия позволяет общаться с кем угодно (или с кем-то, кто способен воспринимать ее, потому что, строго говоря, у меня слишком мало данных, чтобы утверждать, что все на это способны), независимо от языка.

Досадно, что Дайна отказывается участвовать в моих экспериментах – ее интересует только Аждая, и разговорить ее с тех пор, как к нам присоединилась Хи, стало еще труднее.

И снова – до чего досадно! Я подозреваю, что в разгадке языковой задачи может крыться закономерность влияния прорех на различные виды. Мне не раз доводилось слышать о «зове» ламий, хотя все единогласно считали эти слухи сказками. Мне ни разу не приходилось при этом слышать о телепатии лесных псов или навок. Возможно, их прорехи лишают рассудка статистически чаще – или даже всегда?

Люди, по всей видимости, переживают переход неплохо – судя по Сандру или мне. С другой стороны, на рассудок Гана прореха оказала разрушительное действие. Возможно, дело в его более слабых умственных способностях (эти последние слова Артем вывел с чувством глубокого удовлетворения). А возможно, в том, что он, переходя на другую сторону, не был посвящен ни одному богу. Последнее – вероятно.

Быть может, «посвященность» влияет и на другие виды. По словам Дайны, последние пятьдесят лет число тех, кто не посвятил себя никому (поскоэли), неуклонно растет из-за того, что мир все больше погружается в хаос, а боги, после гибели одного из них и исчезновения другого – а также камня (Гинн), – не могут это исправить.

Картинка складывается все более четко – и от этого, мой неведомый читатель, у меня захватывает дух, и я даже забываю думать о доме.

Кто бы ты ни был – неведомый читатель, – обращаться к тебе оказалось как-то приятнее. Теперь я чувствую себя не таким одиноким».

«Пришлось прерваться – Одиссею и остальным холям нужно было попастись, и мы искали подходящее место у реки. Как здесь красиво! Я никогда не видел такой синей воды. В нее как будто плеснули краски. Вдоль воды растут деревья, похожие на ивы, только листья на них мелкие и ярко-желтые, поэтому издалека казалось, что деревья цветут. Когда мы подошли ближе, в небо вспорхнуло целое облако духов – нежно-лиловых, светящихся; они летели вверх, парили, кружились… Через какое-то время, поняв, что мы не представляем опасности, некоторые из них сели на спины холей.

Важное. Сегодня утром, проснувшись, мы обнаружили, что Гана нет.

Мне стало очень страшно – я подумал, он решил бросить нас и уйти в одиночку.

Ган держится особняком, но с ним все равно как-то спокойнее. Он не задирает меня, как раньше. Мы не говорим о Кае. Вообще ни о чем не говорим, кроме необходимого. Мне кажется, дело в том, что мы не знаем, как друг с другом говорить. Особенно теперь, когда я спас ему жизнь – наверное, несколько раз. Думаю, людям вроде него нелегко быть в долгу – особенно перед теми, кого они всегда считали слабее себя.

И все равно я не ожидал, что он может бросить меня, – а тут подумал об этом, и мурашки пошли по коже. Дайна начала как-то очень нехорошо на меня поглядывать и спрашивать, мол, не видел ли я своего брата и не знаю ли, куда он мог пойти. Она опять начала развивать любимую гипотезу о том, что Ган теперь – шпион Тофф (как будто Хи ей было мало).

Но, к счастью, Ган скоро вернулся. Оказалось, он проснулся раньше всех и решил пойти поохотиться, потому что мы давно не ели нормальной горячей еды. До сих пор мы питались сушеными ягодами, орехами, правда очень сытными, и лепешками.

В общем, Ган вернулся с убитым зверем размером с крупного зайца – длинные ноги, светло-желтый мех, большие круглые уши, очень длинные задние лапы при передних крохотных. Зверь выглядел очень милым, и мне стало его жаль – но, по правде говоря, перспектива поесть дичи не могла не радовать.

Дайна тоже обрадовалась – и вообще в первый раз за все время посмотрела на Гана без неприязни.

А вот Хи не обрадовалась вовсе – но впервые проявила хоть какие-то эмоции. Брови у нее поползли вверх, а уголки рта, наоборот, опустились, и вся она, в хлопьях облезшей в дороге краски, стала похожа на каменную маску со стены одного из домов Северного города. Она подошла к убитому зверьку, опустилась на колени, коснулась его лба и принялась тянуть мелодию на одной ноте – и продолжала тянуть ее, пока Ган с Дайной свежевали дичь. Я спросил Дайну, что делать, но она только рукой махнула и сказала, что это «глупости детей Тофф». Мне было не по себе, но мясо пахло вкусно – к тому же выкидывать его было бы хуже: получилось бы, что зверек умер напрасно.

В общем, все, кроме Хи, поели. Она нас не останавливала – только посматривала исподлобья и вздыхала.

Еда оказалась отличной, кости мы закопали в золе и продолжили путь… Но уже через несколько минут пришлось остановиться, потому что Гану стало плохо. Его стошнило, а потом, судя по виду, стало сильно знобить, и я сказал, что надо сделать привал, но он махнул рукой и сказал, что это все глупости и он чувствует себя отлично. Лицо у него при этом было очень злое, и я не решился ни о чем спрашивать».

«Который день в пути. Подходим ближе к лесу. Дважды нам попадались города людей – один мы объехали стороной, и я ничего толком не смог увидеть из-за того, что он был обнесен высокой стеной.

Другой, наверное домов на пятьдесят, мы посетили. Дома напоминали те, что в городе Тофф, – невысокие, яркие, но с травяными крышами, и узоров на них было не так много. Вообще, правильнее будет, наверное, назвать это место поселком: при каждом доме был двор, и я видел холей и свиней – во всяком случае выглядели эти животные точь-в-точь как самые обыкновенные свиньи. Домашней птицы тоже было немало – куда более яркой, чем наши куры или гуси, но не менее крикливой.