Подойдя ближе, Артем увидел, что ноги зверей заканчиваются не копытами, а чем-то очень похожим на три больших черных пальца с ногтевыми пластинами, с виду крепкими как камень.

– Холи, – сжалилась Дайна, проходя мимо к своему скакуну.

Холи были покрыты попонами и навьючены тюками, но на них не было ни седел, ни уздечек – только тонкие свободные ошейники, сплетенные из лент.

Чтобы взобраться на холя, Артему пришлось залезть сперва на удачно подвернувшийся порожек у дома. Он боялся, что не сумеет удержаться на спине зверя, но почти сразу понял, что с этим созданием проблем не будет. Спина у него была такой широкой, а шерсть – густой, что, даже когда они тронулись в путь, Артем почти не ощутил под собой движения.

Сидя на холе, он думал о том, что покидает город Тофф навсегда, что, если у них все получится, никогда больше ему не представится случая посмотреть на эти дома – желтые, алые, оранжевые, проследить за тем, как первые солнечные лучи выхватывают из тьмы все новые теплые оттенки, как приветствуют солнце бодрым чириканьем зеленые птицы с крепкими клювами…

И странно – ничего ему не хотелось так, как вернуться домой, и все-таки жаль было покидать чудесный город, где в храм богини можно было попасть, коснувшись деревца с серебристым стволом, ночь освещалась грибами, а день сиял всеми оттенками золота – и оставалось еще столько улочек, по которым он не успел пройтись.

Впрочем, и мысль, и чувство почти сразу растворились в мерном ритме движения холя. Незрячая сестра поцеловала кончики пальцев и махнула крышам домов. Устроившись поудобнее, она закуталась в белый плащ и прикрыла глаза – и, несмотря на это, Артема не покидало ощущение, что она продолжает зорко наблюдать за ним своими золотыми глазами с вертикальным зрачком.

Видимо, звери сами знали, куда идти. Неожиданно быстро они двинулись в сторону городских ворот, оставляя в золотистом песке гигантские следы, похожие на птичьи.

Артем устроился на спине холя поудобнее. Шерсть зверя пахла хлебом и мхом, и Артем уткнулся в нее лицом: в этот миг он слабо верил в реальность происходящего – слишком сильно все это походило на странный сон.

Ган, единственный из них, сидел на холе очень прямо. Он смотрел на город Тофф, который они покидали, – пристально и неотрывно.

Следующие несколько недель Артем запомнил навсегда.

Ган, с трудом приходивший в себя после исцеления, был молчалив и мрачен, почти не спал на привалах. Он то уходил подальше от лагеря тренироваться в стрельбе из лука, то сидел у клубка лайхолей, вглядываясь в их неяркое мерцание. Огонь они тоже разжигали – для того, чтобы приготовить горячую еду или вскипятить воду.

Дайна хмуро косилась на незрячую сестру, которая только через пару дней сообщила-таки им свое имя – Хи, – и явно чувствовала себя в ее присутствии куда менее уверенно, чем прежде. То и дело она вторгалась в разум Артема с длинными и выматывающими монологами о том, что богине Тофф доверять не следовало, – что было довольно глупо с учетом того, что именно Дайна привела их в город, – и с планами о том, как отвязаться от Хи и продолжить путь, как прежде, втроем.

Оба они понимали, что это пустые разговоры. Пока Хи ехала с ними, они были, по всей видимости, защищены от Сандра – а после того, как Артем узнал его зловещую историю, встреча с ним стала пугать его еще больше. Он жалел, что не умеет вторгнуться в мысли Дайны так, как она вторгается в его собственные. Тогда он мог бы зудеть осой в ее черепе – и она была бы вынуждена рассказать ему про этот мир во всех подробностях – только бы отделаться.

Хи почти не разговаривала ни с кем из них, и первые пару дней ее молчаливое присутствие ощущалось очень остро. Артем и Ган, не сговариваясь, держались рядом. Впитанная с молоком матери привычка считать нечисть врагом не давала им расслабиться в присутствии навки.

– К такому привыкнуть невозможно, – сказал как-то Артему Ган, но они оба знали: можно привыкнуть ко всему.

Ган, видимо, не хотел говорить с Артемом при Дайне и Хи – и первые пару дней прошли в молчании, полном всеобщего звенящего недоверия.

Первые дни Артем тосковал – и сам не понимал, по чему именно тоскует. Красный город, который он начал считать домом, оказался обманом. Настоящий дом был там, где Кая, – но Кая была для него потеряна.

В какой-то миг он вдруг устал от терзаний.

Вокруг него разворачивались картины нового мира.

Он смотрел так жадно, как только мог. В сумке, которую ему дали в городе Тофф, оказались пустые свитки вроде тех, что он видел в домике Дайны, и темные заостренные палочки – ими можно было писать и рисовать.

Впервые за долгое время Артем снова начал вести дневник. Его холь, которого про себя он окрестил Одиссеем, не нуждался в понуканиях – поэтому хватало времени и писать, и смотреть по сторонам, и грызть орехи и сушеные ягоды, не слезая с широкой шерстяной спины.

Первые пару дней их путь пролегал по тракту, золотистой песчаной змеей вьющемуся по зеленым равнинам от города Тофф к виднеющимся далеко за горизонтом темным лесам и укрытым дымкой вершинам голубых гор. Там, радуясь тому, что мягкие шаги Одиссея по песку не мешают водить палочкой по бумаге, Артем сделал свои первые записи на этой стороне.

«Точный день мне, увы, неизвестен.

Теперь я знаю, что Тень (или Аждая) в этих краях почитается как бог.

Жалко, что со мной нет Анатолия Евгеньевича. Я бы спросил, что он об этом думает. Анатолий Евгеньевич редко говорил о Боге, но, когда говорил, всегда упоминал, что он един.

Интересно, что бы он сказал теперь?

Впрочем, если здесь богов несколько, это не значит, что он был не прав и у нас не существует один-единственный.

Я все думаю о словах Дайны: что когда-то наши миры были одним целым – и что потом один из них стал воплощением порядка, а другой – хаоса. Наверное, под воплощением хаоса она имела в виду наш.

Мне кажется, так, как у нас, все же лучше. Каждый сам выбирает, верить или нет – и поступать хорошо, потому что этого хочет Бог или потому что что-то внутри тебя самого этого жаждет. К тому же я не думаю, что Аждая требует от своих быть хорошими, – пока кажется, что скорее наоборот. Но что здесь значит мое “хорошо”?

Дайна упоминала, что Аждая служили и ее родители, и родители родителей, и родители родителей родителей – сотни лет подряд. Значит, и в этом тоже у нее не было выбора.

Мы все понимаем друг друга после города Тофф. Так стало гораздо проще».

Следующую запись он сделал после привала – и на этот раз буквы прыгали и плясали, изгибаясь, как пьяные, вкривь и вкось, – на тракте под ногами холей стали попадаться камни.

«Очень жалко, что я не умею рисовать как Кая. Или хотя бы как-то рисовать.

Кая. Кая. (Эту строчку Артем яростно зачеркнул).

Если бы я умел рисовать, нарисовал бы все места, которые мы видим в пути. Уже целый день – только равнины, зеленые, такие яркие, светло-зеленые, каким бывают листья молодого салата. Трава тоже необыкновенная – вся короткая и одной длины, как будто ее кто-то подстригает, – но за целый день мы не видели ни одного города или деревни. Впрочем, когда я поделился этим наблюдением с Дайной, она сказала, что два больших города мы уже проехали – вот только расположены они не на земле, а под землей, да и живут там не люди.