Это привлекло мое внимание и, не удержавшись, я вставил:

– Думаю, в одном ты прав, Зак. Христианство действительно можно защитить рациональными доводами. Но то же самое верно и для ислама.

Дэвид только этого и ждал!

– Что ж, Набиль, время подвести итоги. Ты говорил, что христианство основывается на трех фактах: Иисус называл себя Богом, умер на кресте и воскрес. Все три темы мы изучили. Как считаешь, насколько исторически достоверны эти факты по стобалльной шкале, где ноль – «безосновательно», а сто – «наилучшее объяснение»?

Вот и наступил момент истины! Разговор в кафе за смузи размягчил мои внутренние барьеры, и сейчас я не чувствовал необходимости защищаться. Хорошенько подумав, я ответил:

– Я бы сказал, от восьмидесяти до восьмидесяти пяти. Очень вероятно.

Мне не надо было оборачиваться к Дэвиду, чтобы догадаться, что он в шоке.

– Вот как?! Хорошо, а сколько ты дашь исламу?

Я тут же вспомнил, что должен обороняться; рефлекс защиты своей веры включился во мне автоматически.

– Все сто баллов, разумеется! Дэвид, истина ислама неопровержима. В ней нет ни единого слабого места. Любой, кто честно изучит жизнь Мухаммада, уйдет с убеждением, что этот человек был истинным пророком Аллаха, а любой, кто объективно подойдет к Корану, будет поражен и красотой его учений, и тем, как строго его истины соответствуют научным данным.

Разумеется, я понимал – как понимали и Дэвид, и Зак, – что ислам я не изучал так же скрупулезно и критически, как христианство. Но, как и для большинства мусульман, восторженное, некритически благоговейное отношение к исламу было для меня данностью. Это такая же часть исламской культуры и наследия, как языки, на которых говорят мусульмане, и усваивается она очень схожим образом: в этой парадигме живут и действуют все вокруг – и ты тоже. Так что мой смелый ответ Дэвиду не был проявлением упрямства или узколобости: таков был фильтр, через который я видел мир.

Не обращая внимания на мою горячность, Дэвид перешел прямо к сути:

– Значит, это два твоих критерия? Мухаммад и Коран?

– Думаю, да. Если я смогу показать с высокой степенью вероятности, что Мухаммад – пророк Божий, из этого можно будет заключить, что его учение истинно. И если смогу показать, что Коран – воистину боговдохновенная книга, это тоже будет говорить о том, что учение Корана истинно.

Дэвид готов был дать мне передышку, но тут вмешался Зак.

– Ты серьезно считаешь, что ислам достоверен на сто процентов? – с недоверчивым смешком спросил он. – Да брось! Стопроцентной достоверности просто не бывает!

– Бывает, Зак. Ислам абсолютно достоверен. Знаю, в это трудно поверить. Но, если ты попробуешь в этом разобраться, сам увидишь, что я прав.

Я сам проглотил наживку – и Зак не дал мне сорваться с крючка.

– Ну, если ты и вправду так думаешь, почему бы тебе не прийти на следующее собрание к Майку и не выступить?

– В защиту ислама?

– Ну да. Начни либо с Мухаммада, либо с Корана, и от этого будем плясать. Уверен, Майк не будет против. Мы как раз закончили разбираться с буддизмом и ищем новую тему.

Чем больше я обдумывал эту мысль, тем больше она мне нравилась. Я увидел в этом возможность давата.

Спорить о христианстве, думал я, мы на этот раз не будем, вести беседу стану я – так что, в отличие от прошлой дискуссии с Аббой, буду хозяином ситуации.

– Отлично. Тогда в следующий раз начнем с Мухаммада, а потом обсудим Коран.

Дэвид, проверив календарь, сказал, что следующее собрание «религиозной сборной» у Майка состоится через две недели. Решение было принято – и все мы, хоть и по разным причинам, с нетерпением ждали этой встречи.

Странно сказать, но даже в этот миг я еще не подозревал, что вступаю в новую эру своей жизни. До сих пор я, как ребенок, принимал мир, выстроенный вокруг меня семьей и культурой, мир, посреди которого непоколебимой скалой высился ислам. Но теперь передо мной распахивалась пропасть. Мне предстояло спуститься к самым основаниям своего бытия – и их разрушить.

Комментарий эксперта, Роберта Боумана, старшего научного сотрудника Института религиозных исследований в Гранд-Рапидс, штат Мичиган, автора многочисленных книг и статей, о Троице и Благой Вести читайте на стр. 406.

Весть ислама неразрывно связана с вестником. Верность первой не просто подразумевает, но определяется верностью второму. Как ни странно, с Аллахом дело обстоит иначе. К мусульманам, сомневающимся в Аллахе, другие мусульмане относятся терпимо; но сомнения в Мухаммаде ведут к исключению из общения – или и того хуже.

Хотя каждый мусульманин с готовностью признает, что Мухаммад – всего лишь человек, а значит, теоретически, как и любой другой человек, мог ошибаться, часто Мухаммада почитают как безупречного героя. Исламское богословие даже дало ему титул аль-Инсан аль-Камиль, «человек, достигший совершенства».

Но намного важнее для сердца мусульманина то, что Мухаммад воплощает в себе ислам, что он стал символом всей исламской цивилизации. Благодаря хадисам и преданиям исламская религия, культура, наследие, идентичность – все, абсолютно все основано на личности Мухаммада. Вот почему критику личности Мухаммада мусульмане воспринимают так же болезненно, как личные нападки на себя и на все, что им дорого.

Поэтому же мусульмане, если говорить в целом, не могут обсуждать Мухаммада беспристрастно. Вопрос о Мухаммаде тянет за собой множество других вопросов, и любая дискуссия неизменно окрашивается целым рядом других тем, казалось бы, с Мухаммадом вовсе не связанных, от верности своему народу до отношений между Израилем и Палестиной.

Так что едва ли кто-нибудь из слушателей понимал всю глубину моих мотивов, когда две недели спустя в гостиной у Майка я произносил речь в защиту Мухаммада. Я был полон радостного возбуждения, ибо надеялся продемонстрировать безупречную аргументацию и прославить ислам. Пусть слушатели узнают, в чем моя вера, пусть критически оценивают ее и задают любые вопросы – они убедятся, что моя религия нерушима!

Если бы слушатели в тот вечер вполне понимали, что движет мною – быть может, постарались бы обойтись со мной помягче. Но сейчас, задним числом, я рад, что они не стали смягчать свои вопросы.

Публика оказалась более разнообразной, чем я ожидал. Разумеется, были здесь Майк, Дэвид и еще несколько христиан, был Зак, представляющий буддизм, но были и несколько атеистов и агностиков из разных слоев: полицейский, астрофизик и пара школьных учителей.

Все мы представились друг другу, а затем Майк предоставил мне слово. Развернув офисный мольберт, я принялся делиться с аудиторией знаниями, которые сам получил в далеком детстве. Получилось у меня именно такое описание ислама и его истории, какое мусульмане на Западе часто транслируют немусульманам, стремясь развеять их предубеждения, навести мосты и, быть может, кого-нибудь обратить.