– Это у нее фамилия Цуко или ты ругаешься?

– Фамилия. Бог шельму метит по-всякому. В общем, ищут ребята по фотографиям детей, сравнивают с пропавшими. Их всего семь сейчас, у этой… Считая мертвую. Но дети меняются: постоянные перепродажи, смерть. Надо с ней плотно работать.

– Так что же получается? Ни фига она не спасала? Знала, кому продает?

– Однозначно. Думаю, что и брат знал, кому возил. Его в переводах нет, но, возможно, давала наличными. Может, доставка входила в сумму Раисы.

– Арсеньева заказала такой бабе своего ребенка?! Тварь! Убил бы.

– Подожди. Что-то я засомневался. Не вяжется. Грудное молоко, говорит, полезнее смесей, потому кормилицу наняла. Муж и тогда бросил. И вдруг… Убить… Кормилица ходила до года. Это уже человечек сознательный. Легче всего убить сразу, новорожденного. А такого… Назвать Вита – жизнь, выть по ночам на всю тюрьму «Вита»… Я подозреваю ее, конечно, в убийстве Долинского из мести, она на это способна, даже на симуляцию этих истерик по дочке… Подозреваю, но допускаю, что перестала себя сдерживать. Что там произошло? Как вытрясти из этой каменной бабы? Ладно, Вася, я пошел смотреть информацию по детям.

Людмила спала, и ей чудилось, что она тонет в липком растворе. Руку, ногу невозможно поднять, схватились, как сильным клеем. Она с усилием подняла веки. Да, почти. Она вся – в липком поту. А мозг вдруг заработал сразу четко и ясно, как будто очистился в этом ее душном и смрадном закутке. И она вспомнила тот день, ту ночь, то утро… Ту дату, которую заставила себя забыть напрочь.

Она уже кормила девочку жиденькими кашами и смесями. Вита говорила «мама» и «Поля», почти никогда не плакала, всегда ей улыбалась. Людмила часто думала, что она всем похожа на Вадима: характер открытый, добрый, глаза ясные, карие, большие. И это ее счастье, что она не похожа на Людмилу, комок желчи, боли, обиды. Да и внешне Людмила себе страшно не нравилась.

А потом она просто хотела послушать погоду по телевизору. А попала на передачу Дины, не смогла заставить себя сразу выключить. Ей казалось, что за спиной Дины стоит Вадим. Она понимала, что так может быть, но такой кадр, где он виден, не оставят для эфира, но все равно смотрела, уже почти маниакально. И полетела вверх ее проклятая температура. К вечеру добиралась до своей кровати ползком. Была только одна мысль: «Никого не вызывать. Заберут ребенка. Вадим со своей бесплодной женушкой лишит прав».

Вечером приехала Раиса, открыла дверь своим ключом. Подошла к кровати Людмилы, сказала:

– Ничего себе. Да вы горите вся. Может, заразное? К ребенку не подходили?

– Прошу тебя, Рая, зайди к Виточке, ее надо искупать, теплой водички дать на ночь. Ты умеешь?

– Здрасте. Я по всему поселку детей нянькаю. Побуду тогда, пока вам лучше не станет…

Просто…

– Я заплачу тебе за ночь.

Ночью жар сжигал тело Людмилы, ее череп, казалось, трещал, как горшок, брошенный в костер. Людмила, будто со стороны, слышала свое бормотание. Она что-то быстро говорила. Потом провалилась в сон. Проснулась поздно, совершенно обессиленная. В квартире странная, абсолютная тишина. Она встала, качаясь, вошла в кухню. Раи не было, денег, которые Людмила ей оставила на столе, тоже не было. Людмила поплелась в детскую. Кроватка Виты была пустая!

Дальше она ничего не помнила все эти годы. Не хотела, вытряхнула. Вспомнила посекундно и по словам только сейчас.

Она набрала номер Раисы:

– Рая, Вита у тебя? – это был совсем спокойный вопрос: нормально увезти ребенка на время, если мать так заболела.

– Да… Можно сказать и так.

– Я не поняла, что значит: «можно сказать»?

– Люда, ты что забыла: ты всю ночь меня уговаривала убить твою дочку. Ты говорила, что все равно это сделаешь сама.

– Так… И что?

– Я это сделала. Ради тебя и ради того, чтобы дитя не мучилось с такой матерью.

– Как я тебе это сказала?

– Ты кричала: «Она не должна жить! Ни минуты! Ее даже отец предал!» Люда, если никто не узнает, тебе ничего не будет. Я еще и потому.

– Где Вита?

– Вот ты опять с ума сходишь. Так нет ее.

– Где мертвая Вита?

– Ты хочешь ее хоронить? Я бы не советовала. Тут-то ты и попадешься.

– Нет! Нет! Нет! Я не буду хоронить убитого ребенка. Никогда не появляйся, никогда не говори мне о ней.

Людмила пролежала без сознания, с короткими возвращениями в полутуман, как минимум три дня. Потом поднялась и, падая, начала скрести квартиру. Она ни о чем не думала. Раиса несколько раз звонила, требовала денег перевести ей на карту. Людмила переводила. Она верила, что могла такое кричать. Когда вышла на работу, сначала сказала, что отправила девочку в деревню к родственникам, потом сообщила, что ребенок там умер от инфекции. Там и похоронили. Бумажку с какого-то кладбища, которую прислала в конверте Раиса, она просто спрятала от себя подальше, в самый дальний ящик шкафа…

И вот сейчас она вспомнила ту ночь. Она не кричала! Она просто говорила дословно следующее:

– Мне не так обидно, что он предал меня, но девочка так похожа на него… Такая красивая, удачная. Она не должна была бы жить с такой матерью, как я, ни секунды. Как мне возместить то, что у нее такая судьба? Отец – предатель, мать – злая, бесчувственная кляча… Но я выкарабкаюсь, я что-то придумаю. Скажу, что он в космос улетел… Вита будет счастливой.

Вот что она говорила! Это даже тупая Рая не могла понять, как приказ убить! Боже, воскреси Райку, чтобы можно было убить ее еще раз. Она убила ребенка, чтобы получать от нее эти небольшие деньги за «молчание»!

Александр шел по коридору частной клиники доктора Масленникова, и на него налетела Дина в халате медсестры и голубом платочке на голове.

– Так, – придержал ее Александр. – Если бы я тебя сейчас не схватил и не заговорил, ты бы понеслась дальше, подумав, что споткнулась о столб.

– Привет, милый, – обрадовалась Дина. – Да, наверное, полетела бы дальше. Понимаешь, у девочки сейчас всякие процедуры, в промежутках – капельное кормление, в смысле, я даю буквально по каплям. Рассчитали с врачом. Это дистрофия, дать немного больше опасно, пропустить раз – смертельно опасно.

– Мне можно войти к ней?

– Знаешь, лучше пока не нужно. Она очень боится всех – и сестер, и врача. Прямо дрожать начинает. Меня принимает.

– Сложная ситуация. Ты ее так и называешь – «девочка»? Она свое имя не знает? Вообще говорит?

– Она молчит. Но мне кажется, все понимает. Не говорит, как зовут. А кто ее там по имени звал?.. Я называю «девочка», «птичка», «кошечка». Она раз даже улыбнулась.

– Дина, ты понимаешь, насколько это сложная ситуация? Что я имею в виду? Ты привязываешься, к себе ее приучаешь, а кто эта девочка, ребята Земцова ищут в списках украденных детей. Как и прочих.