После мучительно тяжелого допроса, от которого по спине ползли мурашки, Эдриан Майлз вернулся в больницу, к Имоджен. Грей уехала туда сразу после признания Изабел.

Он чувствовал себя ужасно, ненавидел собственную подлую душу. Давно подозревал, что с Евой не все ладно, однако хотел сохранить ее для себя, а потому упорно игнорировал дурные предчувствия. Иными словами, действовал эгоистично. Старался не обращать внимания на ее странное положение, потому что ему это было невыгодно. Якорь в животе тянул вниз; физическое ощущение собственных внутренностей внятно доказывало их активное противостояние. Излишняя энергия текла по венам, вяло пульсируя.

– Сейчас же прекрати думать о том, о чем думаешь!

– Что? – Эдриан поднял глаза и увидел Имоджен: та заметила его первой. – Как твоя мама?

– Все еще в операционной. А потом некоторое время к ней не будут пускать. Очень трудно просто сидеть здесь и ждать. Что слышно о твоей подруге?

– Сейчас идет полная проверка, а затем предстоят несколько интервью. Только после этого мне позволят снова с ней встретиться.

Адвокат считает, что не следует вступать в контакт до тех пор, пока дым не рассеется окончательно. На это может уйти немало времени.

– Все к лучшему, Майли. Тебе необходимо очиститься от любых подозрений, чтобы вернуться в дело.

– Можем остаться здесь. Готов ждать вместе с тобой. Все равно ночью не усну, да и ночь уже почти прошла.

Эдриан ощутил пристальный взгляд. Неизвестно, чего в нем было больше – жалости или сочувствия, – но легче от этого не становилось.

– Нет. Пойдем, Майли, ты никуда не годишься. К тому же мне срочно нужно выпить!

– Обойдусь без няньки, Грей.

– Ты-то, может быть, обойдешься, а вот я никак. Не хочу сидеть здесь и тем более не хочу оставаться в одиночестве.

«Эгоцентричный, самовлюбленный. Мир не вращается вокруг тебя», – в такие минуты в сознании Эдриана отчетливо звучал голос отца, напоминая, что тот собой представлял. Ничего хорошего.

Они вместе выехали из больницы. Эдриан рывком распахнул дверь своего дома и направился прямиком к стоявшей на кухонном столе бутылке виски. Нужно было как можно скорее опьянеть. Имоджен аккуратно закрыла и заперла дверь, а Эдриан тут же протянул наполненный почти до краев стакан.

– Пива у тебя не найдется? – спросила она.

– В холодильнике, – лаконично ответил Эдриан и залпом проглотил ее виски, с удовольствием ощутив теплый жидкий мед. Поставил на стол пустой стакан и принялся за свою порцию. Расправился с ней так же лихо, как с первой, и, пока Имоджен не вернулась от холодильника, успел налить еще одну. Вышел в гостиную, шлепнулся на диван и скинул ботинки.

Он чувствовал, как растет в душе гнев. Действие виски обратило ненависть к самому себе в гнев и принесло облегчение. Он подумал о Еве: сейчас она одна, в больнице. До окончания предварительного расследования ему не сообщат, где именно она находится. Требовалось выяснить, причастен ли он к ее судьбе. От одной мысли становилось дурно. Майлз объяснил, что именно произошло, а благодаря поддержке детектива-инспектора Брауна и старшего детектива-инспектора Фрейзера пока избежал официального обвинения. Ему задали все вопросы, которые задал бы он сам, если бы проводил допрос, – даже самые неприятные.

Раздражала мысль о том, что с Евой работают психологи: пытаются определить степень эмоциональных и прочих повреждений. Трудно было думать о ней как об Изабел. Вспомнились ее родители. Что они сейчас чувствуют? Хотелось присутствовать при первой встрече с ними, держать за руку и знать, что с ней все в порядке. Можно было бы попытаться облегчить критический момент. Эдриан боялся думать, сколько ее держали в магазине на углу улицы под властью Дими или того, кто им управлял, однако хотел понять, соединится ли она со своей дочкой. Захочет ли соединиться?

– Срочно прекрати себя терзать. – Имоджен тронула за руку.

– Полагаешь, так будет лучше?

– Ты ничего не знал, Майли, и бутылка виски этого не изменит.

– Лучше быть пьяным, чем думать о ней. Почему она ничего не сказала?

– Когда ты с ней познакомился?

– В прошлом году, в магазине. А потом несколько раз пользовался ее добротой. Сейчас иногда навещаю, когда знаю, что она одна.

– И вы… ничего не делали?

– Ничего. Только однажды я поцеловал. Господи, чувствую себя такой жуткой сволочью!

– Не стану спорить, Майли… но постарайся не забывать, что ты ее спас.

– Если бы все было так просто.

– Все просто. – Имоджен звякнула бутылкой о его стакан. – Благодаря тебе Изабел Хоббс сможет заново построить свою жизнь, встретиться с ребенком и наконец-то вернуться к родителям.

Эдриан выпил виски: еще один шаг к временному забытью. Хотелось отключить сознание, чтобы рассеять чувство вины. Имоджен снова наполнила его стакан, а сама допила пиво. Встала и пошла в кухню.

– Как ты сама держишься?

– Мама, конечно, кошмарна, но я ее люблю. Мы с ней всегда принадлежали друг другу, и мысль о том, что вдруг ее не станет… – Голос сорвался. Когда Имоджен вернулась в комнату, Эдриан встал с дивана, подошел, положил руку на плечо, а потом скользнул вниз по руке и сжал пальцы. Она смахнула слезы и тут же заставила себя изменить выражение лица. Вытерла щеки тыльной стороной свободной ладони.

Эдриан бережно убрал с глаз прядь волос. Мгновение они смотрели друг на друга, и он заметил, как ее взгляд скользнул к губам. Быстро поцеловал в лоб и вернулся на диван, пока не сделал какой-нибудь глупости. Откашлялся.

– Она прорвется. Судя по тому, что увидел и услышал, твоя мама – крепкий орешек. Голыми руками ее не возьмешь.

– Ты прав.

– Хочешь, приготовлю какую-нибудь еду? Сразу почувствуешь себя лучше.

– Есть идея значительно интереснее. – Имоджен показала на кофейный столик, где стояла игра – электронная имитация автомобильных гонок. – Думаю, победа меня взбодрит.

Эдриан взял пульт управления и постаралася не думать о Еве.

Плимут, два года назад

Это была не комната допросов, а больничная палата, но допрашивать все равно приходилось. Имоджен и Сэм сидели у постели Джорджа и ждали, пока тот очнется. Обнаружив бармена полуживым в собственном доме, Имоджен сразу вызвала «Скорую помощь»: принять на себя смерть человека она не могла. К тому же хотела обстоятельно допросить.

Сознание уже вернулось, но на черепе отчетливо виднелись проломы, так что следовало ожидать, что говорить пациенту будет нелегко. Он был подключен к капельнице с морфином и пристегнут к кровати, хотя вряд ли стоило сомневаться, что в ближайшее время и так никуда не убежит: многочисленные травмы ног и трещины в ребрах не позволят сделать ни шагу. Дин поработал на совесть.