– Нет, не надо! – быстро говорю я.

Меньше всего мне нужно, чтобы он видел меня в бинтах, точно мумию.

Асад распахивает передо мной дверцу машины и вновь подает руку, помогая сесть.

– Знаешь, раньше я была другой, – признаюсь я прежде, чем он закрывает дверцу. – Нормальной девушкой с парой ушей и пальцами ног не на руках. Эта девушка понравилась бы тебе.

Асад улыбается, стоя у открытой дверцы, и свет фонарей отражается в его глазах.

– Она мне и так нравится.

Через два дня, в утро операции, я просыпаюсь рано. От волнения не спится. Гленн уже в саду, возится с тюльпанами, его ковбойские сапоги тонут в грязи. Запах земли пробуждает воспоминания о том, как мы с мамой сажали луковицы цветов перед домом, а наши пальцы и колени были заляпаны землей.

– Твоя мама обожала весну. – Гленн стряхивает землю с оранжевого тюльпана. – В детстве она считала волшебством, что цветы выглядывают сразу же после того, как сойдет снег. Она забывала, что они всю зиму трудились как проклятые под снегом, пробивая себе дорогу к свету.

Подставив ладонь ко лбу, Гленн смотрит на восток, на горы с тающими снеговыми шапками, окаймленными зеленью. Горы словно борются сами с собой, не зная, какой сезон выбрать.

– Впрочем, пока на этих пиках лежит снег, у зимы еще есть несколько козырей в рукаве.

Он срезает яркий тюльпан и вручает мне.

– Глянь, как там Кора, – просит он. – Проследи, чтобы она не упаковала весь дом в свою сумку.

Кору я обнаружила в спальне, она пыталась впихнуть тапочки в уже переполненный чемодан.

Я сажусь на кровать рядом с ней и замечаю у открытого шкафа груду обувных коробок, обернутых коричневой бумагой. На каждой коробке округлым почерком Коры выведен адрес. Я точно знаю, что́ в них, хотя Кора пыталась утаить это от меня. Наверняка не один час провела, аккуратно упаковывая каждую куклу. Я представляю, как она несет их на почту и рассылает маленькие частицы Сары. Наверное, сделает это втайне от меня, пока я буду в школе, чтобы я не чувствовала себя виноватой.

– Тебе не обязательно оставаться со мной на все время, – говорю я, когда она раздраженно вздыхает и принимается разбирать переполненный чемодан, чтобы сложить его содержимое по-другому.

– А где же еще мне быть? – Кора замирает с косметичкой в руке. – Всего-то неделя. Я буду рядом с тобой каждую минуту.

Я даже не сомневаюсь. После пожара Кора почти не отходила от моей кровати. Она спала на кушетках и стульях, ела в столовой и бомбардировала медсестер вопросами каждый раз, когда они заходили в мою палату. Кора оставалась рядом со мной невзирая ни на что. Словно от этого зависели жизни нас обеих.

И вот мы возвращаемся. К надежде. К скрещенным на удачу пальцам – что трансплантаты приживутся и доктору Шарпу не придется снимать их и пришивать заново. К страху перед инфекцией, о которой мы говорим только шепотом, словно волшебники в Хогвартсе о Том-Кого-Нельзя-Называть.

Кора сует тапочки в чемодан и взмахивает руками.

– Ох, у меня есть кое-что для тебя! – Она достает из ящика прикроватной тумбочки квадратный сверток и с улыбкой вручает его мне.

Внутри – диск с мюзиклом «Волшебник страны Оз».

– Еще я скачала все песни, чтобы ты слушала их после операции. Надеюсь, это поможет тебе подготовиться к спектаклю.

Я притворяюсь, что читаю текст на задней стороне коробки с диском, а сама размышляю, сколько всего Кора сделала для меня. Пустила в свой дом. Продала кукол. Работает, чтобы оплатить мои счета. А что дала ей я?

Вскочив с кровати, я бегу в спальню и возвращаюсь с куском старых обоев с бабочками.

– Это, конечно, мелочь. – Я вручаю ей маленький кусочек детства Сары. – И нужно будет найти рамку, чтобы повесить на стену. Конечно, он фактически и так твой, а я просто возвращаю его…

– Спасибо тебе, Ава. – Кора прерывает мой сбивчивый монолог и смахивает слезы с глаз, пытаясь при этом улыбаться. – Кажется, я уже все слезы выплакала, да? Но я просто никак не могу привыкнуть, что ее больше нет. – Она кладет обои с бабочкой на кровать. – Порой Сара ночью прибегала в нашу спальню и втискивалась между мной и Гленном, и, когда мы просыпались, ее пятки были у нас под носом. Я все твердила Гленну, что нам необходима кровать побольше. – Кора проводит пальцами по матрасу. – А теперь у меня слишком много места. И я никогда к этому не привыкну.

Я наваливаюсь на чемодан, чтобы Кора застегнула его.

– Доктор Лейн говорит, нам нужно обрести новую норму. Нормальную жизнь.

– Новая норма, – четко произносит Кора, словно пробуя слова на вкус. – Мне нравится!

* * *

Когда мы втроем входим в ожоговое отделение, медсестра Линда кидается ко мне с объятиями, едва не задушив. Если кто-то меняет тебе подгузники и задубевшие от крови повязки, ты в конце концов привязываешься к нему. Очистка ожогов сродни признанию в любви.

Ее духи с запахом сирени переносят меня в те дни, когда я, прикованная к кровати, мечтала о возвращении домой.

А теперь я возвращаюсь сюда.

Я оглядываюсь на выход. Одна неделя.

В предоперационной комнате Линда ставит мне капельницу, а доктор Шарп рассказывает о предстоящей процедуре.

– Теперь все немного по-другому. Когда ты очнешься от наркоза, твои глаза будут зашиты. Это поможет заживлению, хотя ощущения будут странные.

По-другому. Странные. Понятно.

Девятнадцать операций. Я проходила через это девятнадцать раз, но доктор Шарп прав: на сей раз все будет по-другому. Он не просто залатает пустые места.

Он возвратит мне то, что отнял огонь.

Кора с улыбкой сжимает мою ладонь, и я пожимаю ее в ответ, а потом меня увозят.

Линда меняет физраствор на другую жидкость – этот прозрачный эликсир унесет меня отсюда, пока врачи трудятся над моим телом. Я мысленно веду обратный отсчет, начиная с десяти, пока цифры не начинают расплываться вместе с потолочными плитками над моей головой.

Наступает темнота.

Крик мальчишки.

Этот громкий, испуганный звук врывается в мой сон.

Я тут же просыпаюсь.

Темно. Я тоже кричу в пустоту.

Прикосновение к моей руке.

– Ава, это Кора. Ты в больнице. Твои глаза зашиты. Помнишь?

Память медленно возвращается ко мне. Дыхание успокаивается. Мальчик снова кричит.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Какой-то мальчик в коридоре.

Я в ожоговом отделении, где боль – фоновый шум.

Я слышу шаги Коры по линолеуму, затем щелчок двери, крики все равно слышны.