Даже заместитель директора мистер Линч останавливает меня в коридоре, чтобы поздравить с возвращением. Он искренне улыбается, что само по себе невероятно – раньше он не был замечен в подобном. Его губы растягиваются в улыбке всего на какую-то долю секунды, а потом вновь поджимаются, однако я успеваю заметить это редкое явление.

К обеду Пайпер убирает ходунки и смиренно садится в инвалидное кресло.

– Не так уж плохо для первого дня, – тайком приняв обезболивающее и потирая ноги, заявляет она.

И рассказывает обо всех петлях, брусьях и прочих хитроумных устройствах, при помощи которых физиотерапевт помогает ей с каждым разом проходить все больше и больше.

– Вскоре я целый день проведу без этой малышки, – говорит она, постукивая пальцем по спицам кресла.

Но мои мысли заняты Асадом и его вопросом, на который лишь я могу дать ответ.

Может, это что-нибудь глупое. Например, стоит ли ему поэкспериментировать с прожекторами разного цвета. Впрочем, судя по блеску в его глазах, вопрос будет более серьезным.

Звенит последний звонок, и я спешу в театральный зал. Асада еще нет. Ожидание невыносимо, особенно после того, что я вижу на пульте, – прямо поверх переключателей и регуляторов лежит букет ярко-розовых гербер. Говорила ли я Асаду, что это мои любимые цветы? Не помню. Дыхание перехватывает, совсем как в ожоговом отделении, когда кислорода будто и слишком много, и не хватает.

Из букета торчит маленькая карточка. Может, посмотреть?

Нет. Определенно нет.

Собравшись с духом, я уже почти решаюсь взять карточку, как распахивается дверь. Скользнув в комнату, Асад плюхается в крутящееся кресло, закидывает руки за голову, а ноги – на пульт управления.

– Дело в том, Ава Ли, что я устал просто ждать и мечтать. Я хочу быть как ты – выйти из тени и взять жизнь в свои руки.

Мой взгляд невольно скользит с Асада на букет. Почему Асад так спокойно сидит, когда рядом лежат цветы, а между нами повис невысказанный вопрос?

– Ладно, что именно ты собираешься «взять в руки»?

Весело блестя глазами, он опускает ноги на пол и подается вперед.

– Помнишь, я сказал тебе по поводу девушек, что количество не имеет значения?

– Да-да, твой вызывающий сомнения учет девушек, которых ты приглашал в свое логово соблазна, находящееся в этой будке.

Асад берет букет.

– Ну да. Ведь я ждал ту самую. И, кажется, нашел ее – вообще-то, я нашел ее довольно давно. – Он перестает улыбаться. – Но я боялся признаться ей, ведь она… ну… это как в «Призраке Оперы», когда Леру пишет, будто любовь несчастна лишь тогда, когда любящий не уверен, что на его чувства ответят. А я сейчас совершенно в этом не уверен.

Я подхожу ближе к Асаду.

– Просто признайся ей.

Я подхожу еще ближе, кожа зудит, но не так, как обычно. На сей раз зуд восхитительно живой, он электрическими разрядами пробегает по тем частям кожи, которые, как мне казалось, утратили чувствительность.

– Вот тут-то мне и нужна твоя помощь, – говорит Асад. – Ты ее лучшая подруга. Как ты думаешь, у меня есть шанс?

Я замираю на полушаге, и ощущение жара сменяется ледяным холодом.

– Пайпер, – произношу я больше для себя, чем для него. – Это все о Пайпер.

Удивленно моргая, Асад опускает руку с букетом, и на миг его лицо приобретает смущенное выражение.

– Ну да. О ком же еще?

– Цветы для Пайпер.

Асад поднимает руку с букетом.

– Чуть ли не вечность искал ее любимый ярко-розовый оттенок.

Ну да, любимый цвет Пайпер.

– Она все время меня подкалывает, но мы довольно много общались в этом году, может, она увидела меня в новом свете. Хотя бы просто заметила.

Я медленно отступаю к двери, чувствуя, как смыкаются стены и без того слишком маленькой комнаты. Как же я этого не заметила раньше? Он отвез ее делать татуировку. Он хотел, чтобы она вернулась в театральный кружок. Все всегда для Пайпер.

– Тебе нравится Пайпер. Это она тебе нравится, – произношу я вслух, пытаясь осмыслить эти слова.

Асад удивленно поднимает брови.

– Почему ты повторяешь это? Ты думала… – Он осекается, осознав истинную причину, и перестает улыбаться.

– Нет, – торопливо обрываю я его, чтобы он не произнес это вслух. – Возможно. Я не знала.

– Ох, – еле слышно выдыхает Асад и смотрит на цветы, будто они могут открыть портал куда-нибудь подальше от этой неловкой ситуации.

Наконец он поднимает взгляд на меня. Его лицо искажает гримаса. Я могу только гадать, какое выражение сейчас на моем лице.

– Конечно, ты мне тоже нравишься, но не так.

Разумеется. Не так. «Так» – никогда. Это не для меня.

Я киваю и берусь за дверную ручку.

– Да нет, все в порядке. Я… мне нужно идти.

Асад хлопает ладонью по лбу.

– Идиот! Идиот!

Он стоит совсем рядом, и цветы снова разделяют нас. Ее цветы. В его глазах – чуждое ему чувство, которое я часто видела в лицах других людей.

Жалость.

– Я думал, ты знаешь. Думал, все знают. Я влюбился в нее еще в средней школе. – Лицо Асада сводит от боли, я чувствую то же самое. – Теперь все изменится, да?

«Пожалуйста, хватит говорить», – мысленно умоляю я его, качая головой.

– Асад, ничего страшного, правда. Я в порядке.

Я делаю шаг назад, дверь упирается мне в пятки. Нужно бежать отсюда. Я берусь за дверную ручку. Асад подходит ближе.

– Ава, то, что я говорил тем вечером, – правда. Я счастлив, что ты появилась в моей жизни. Когда Пайпер попросила меня присмотреть за тобой, я и подумать не мог, что ты станешь одним из моих самых близких друзей. А теперь я все испортил.

Мои пальцы соскальзывают с дверной ручки.

– Что ты сказал?

– Ты должна знать, как я ценю нашу дружбу.

– Нет, не это. Пайпер просила тебя присмотреть за мной? Когда?

Асад пожимает плечами.

– Точно не помню. До театрального кружка.

День, когда я хотела убежать из актового зала. Асад убедил меня остаться, держал за руку. И это вселило в меня надежду.

– Ты заговорил со мной только потому, что тебя попросила Пайпер?

– Нет, еще я говорил с тобой в классе в твой первый день в школе. Помнишь? Ты меня полностью игнорировала.

Я помню. Он говорил со мной. Я повела себя грубо. А он был по-прежнему мил, приветлив и чересчур дружелюбен в тот раз в театральном зале. Потому что Пайпер попросила пожалеть меня и подружиться со мной. А он ради нее готов на все.