Огрубело ее сердце, перестало принимать его позывные…

Вошла в парадное, взглянула на часы – было двенадцать часов десять минут. Дверь долго никто не открывал – наконец шаги!

– Шляешься до двух часов!

Она хотела показать время на часах, но в минуты ослепления Слава ничего не воспринимал. Видимо, перепутал стрелки – не двенадцать десять, а два ноль-ноль!

На следующий день решила написать мужу записку: нам пора разводиться.

А вечером так разыгралась печень, что пришлось вызывать «неотложку».

Через три дня все повторилось: «скорая помощь», боли справа…

Оба раза муж отпирал дверь доктору и удалялся.

А потом пришло время, когда уколы перестали помогать. Приступы повторялись, и в конце концов она попала на операционный стол.

Как сквозь глухую стену, доносились вопросы: «Вам нужна срочная операция, ваши родственники не будут возражать?» – «Родственники?» Ни маму, ни отца она не хотела беспокоить, а муж?.. Казалось, он уже за чертой. Ответила: «Оперируйте».

Муж, узнав о предстоящей операции, реагировал по-своему:

– Я отвезу тебя в хорошую больницу!

Да, его райкомовские связи могли бы помочь. Но она уже знала хирурга, который должен ее оперировать, она поверила в него и решилась. Слава был оскорблен в лучших своих намерениях.

Сцепив зубы, три дня Валентина терпела мучительную боль: должен был пройти острый период. У соседки оказалась книга о Ренуаре, и это ее спасло: читала, усилием воли приказывая себе не думать о боли. Солнечный Ренуар с его прекрасными дамами и воля, какую она в себе воспитала, помогли!

Наконец каталка – зеленый халат – ослепительный свет – укол в вену – погружение в небытие, в черный мрак… Длинный коридор – уход, как смерть – и все…

Сколько спала – не знала, только помнила, что вошел доктор и протянул что-то, завернутое в марлю:

– Вот, смотрите, сколько вы успели набрать камушков! Ходили вдоль моря и собирали?

На ладони действительно лежали камушки, похожие на морскую гальку.

Когда отходит наркоз, больной – в плену жалости к своей персоне, нервы натянуты, слезы рядом. Чтобы не расплакаться, быть в форме, Тина, как тогда, после автокатастрофы, запретила кому-либо приходить. Она даже боялась читать записки Насти, которые та присылала.

Самое удивительное, что в больнице ей стало спокойно. И соседки попались славные.

Муж появился с цветами, с шоколадом, был шумлив: у него административные успехи, при выписке обещал райкомовскую машину.

После пережитого она смотрела на него, как здоровый на больного, словно ей ведомо было такое, о чем он не имеет понятия. И он был уверен, что разговор о разводе сам собой отпадет.

Этот замечательный хирург, оказалось, сделал ей одновременно не одну, а две операции: кроме камней в печени, удалил еще опухоль на груди. «Эту мину замедленного действия носить ни к чему», – сказал.

После выхода из больницы не каждый узнал бы прежнюю Тину. Одно только хорошо: что все случилось в те три месяца, которые дочь провела в детском санатории на Кавказе. Она так ослабла, что могла ходить только по квартире, у нее было такое чувство, словно она что-то навсегда потеряла. Плакала. Стыд и позор ее волевой натуре!

На стене висели старинные мамочкины часы, и из подсознания Валентины выплыли чьи-то стихи:

Когда вернулась Настя, с Тиной случилась чуть не истерика: ведь она могла больше никогда не увидеть дочку!

Хорошо, что рядом была Маргарита с ее энергией и предприимчивостью.

– Настя, – попросила Валентина слабым голосом. – Сыграй что-нибудь.

Та грустно покачала головой:

– Я не помню.

– Помнишь, ты сочинила музыку про нашего котенка, про меня…

– Я все забыла…

Да, из Насти ушли нежно-грустные мелодии. Она забыла странные аккорды, напоминающие скрежет машин…

– Ну ничего, – бодро сказала Маргарита, – теперь мы все начнем сначала!.. А тебя, дорогая подруга, я увезу к себе на дачу. Воздух и витамины – вот что тебе сейчас нужно!

2

…Щедрое солнце заливало пойму реки. Вода блистала темными перекатами, виднелись заречные дали, вдоль горизонта белыми черепахами еле двигались густые облака…

Никогда, кажется, не чувствовала Тина так остро прелесть природы, как на даче Маргариты. От полноты чувств, от необыкновенного этого ощущения даже запела: «Благословляю вас, леса, долины, нивы… Благословляю я свободу и голубые небеса…»

Маргарита в первый раз отпустила ее одну, и она, так любившая одиночество, вернее, уединение, шла вдоль реки Дубны. Блаженная улыбка выздоровления блуждала по лицу. Остро ощущала чудесное возвращение к жизни!.. Черный колодец был позади.

«Мы живем на краю бездны и ходим вдоль обрыва», – думала Валентина. Сколько уже было мгновений, когда казалось, еще шаг – и она в бездне… В детстве отец возил их, ребятишек, на велосипеде по самому краю речного обрыва… Тот жулик, что лез к ним в окно, такой страшный… Потом автомобильная авария… Развод, унесший столько сил… И эта опухоль на груди, ожидание результата анализа. И снова дикая ревность мужа… Она прошла по самому краю пропасти, постояла у бездны, и а сегодня – так остро чувствовала жизнь!

В поле опять запела – благо ни единого человека! Благословляю вас, леса, долины, нивы… И в поле каждую былинку, и в небе каждую звезду… Так вот оно, истинное счастье! – быть здоровой, чувствовать мир, которого ты мог лишиться, а если рядом подруга, как бы подаренная небесами, – вот счастье!

Проигрыватель «Аккорд», пластинки Маргариты…

Соната Сезара Франка бодрила. Страстная, драматическая мелодия звала к жизни, обращалась с музыкальным укором, – какие восхитительные абстракции мужества!.. Звучал карнавал жизни и напоминал ставшие теперь модными танцы шейк, рок… Да, Маргарита позаботилась о музыке, которая способствовала выздоровлению.

Недели через две Тина почувствовала себя настолько хорошо, что захотелось домой, к дочке, матери, отцу… Мужа она как бы переселила на необитаемый остров. Мало того: она начала писать книгу о Кустодиеве, перенесшем столько болезней и операций.

Маргарита повезла ее в Москву, и она, счастливыми глазами глядя вокруг, продолжала про себя петь: «Благословляю вас, леса, долины, нивы…»