Однако ближе к ночи, тот слабый свет исчезал вовсе, постепенно истаивая и растворяясь в воздухе, и тогда мыши пробуждались от дневной спячки и отправлялись охотиться и путешествовать по своей пещере. Они разжимали свои кожистые крылья, которыми обхватывали голову, боясь, что таинственный свет обожжёт их и так почти незрячие глаза. Они срывались со стен, на которых висели вниз головой в ожидании спасительной ночи. Они уползали, почти не видя ничего вокруг, в слабой надежде наткнуться на какое-нибудь живое существо: бабочку, личинку или букашку, и тем самым добыть себе пропитание. И так было всегда — не одну тысячу жизней назад. Так было – вечность. Так было и в тот день, когда Фокс, очнувшись от спячки, внезапно разжал свои цепкие когти и полетел головой вниз, на дно пещеры, не успев спланировать в полете. Он упал и больно ударился головой о твёрдый камень.

– Ма-ма, – позвал он маму-мышь. Но та спала, продолжая висеть головой вниз.

– Па-па, – позвал он отца. Но и тот не услышал его. Точно так же не услышали его ни брат, ни сестра. И тогда он решил забраться обратно, чтобы вновь прицепиться к стене, но у него ничего не вышло, потому что больная голова тянула камнем вниз, а поднимать голову вверх родители не разрешали.

– Никто не должен жить с высоко поднятой вверх головой, – наставлял его мышь-отец. – Потому что, если ты поднимешь голову и, не дай Бог, откроешь к тому же глаза, то увидишь свет, который убьёт твои глаза навсегда. И ты умрёшь от голода и страха. И никто уже не сможет тебе помочь, ни одна мышь на свете.

Слова эти Фокс не забывал, но выхода не было. И он побрёл туда, куда повели его глаза, – на тусклый свет в самом конце пещеры. Он шёл и шёл, а свет становился все сильней и ярче, но почему-то это не испугало Фокса. Наоборот, ему становилось всё интересней, хотя глаза его уже начинали немного слезиться и краснеть. Он преодолел один поворот, другой и внезапно обнаружил, что до выхода из пещеры осталось уже совсем немного. И тогда, зажмурившись, он сделал последний рывок и выбрался на чистый воздух. Он ещё не знал всего того, что должно было открыться ему, но зато он ощутил своими кожистыми крыльями дуновение тёплого ветра, ноздри его уловили запах деревьев и травы, а маленькие складчатые уши – шум воды и незнакомый клёкот в небесах. Он знал, что ещё только утро, раннее и молодое, и солнце не успело взойти на небосклон, откуда стало бы жалить глаза в полную силу.

И тогда Фокс собрался с духом и распахнул глаза так широко, как только смог. И то, что он увидал, поразило его настолько, что разом закружилось в мышиной голове и он едва не потерял сознание. Фокс быстро сжал веки, немного постоял на твёрдой почве, приходя в себя и пытаясь набрать в лёгкие побольше этого свежего, незнакомого ему воздуха. Затем он попытался потихоньку приоткрыть их снова, пуская свет в глаза понемногу, по кусочку, по крохотной световой щёлочке. И это ему удалось. Глаза постепенно привыкли к яркому свету, и он осмотрелся.

Вокруг него был совершенно чужой мир, незнакомый и разноцветный. Чуть ниже открывался вид на равнину, и там росли огромные зелёные деревья. Порой вершины их уходили так высоко, что почти доставали небо. Впрочем, что такое небо, он тоже не знал и поэтому задрал голову вверх. Там, в небесах, в самой их середине, он и обнаружил огромную парящую под облаками птицу. Это был горный орёл. И даже не просто орёл, а птичий царь — горный беркут.

Завершив очередной величественный круг над равниной, птичий царь спикировал на самое высокое дерево и плавно опустился на ветку. Он сидел на дереве, осматривая свои владения. Голова царя была гордо вскинута вверх, глаза широко распахнуты, и лишь легкие пёрышки вокруг могучей шеи едва заметно трепетали, соприкасаясь с воздушным потоком.

Фокс невольно залюбовался этой картиной. Но при этом он всё ждал, когда же эта прекрасная птица повиснет, наконец, на ветке, опрокинувшись головой к земле и притянув крылья к глазам так, чтобы перекрыть дорогу свету. Однако птичий царь и не думал опускать голову, а продолжал гордо высматривать добычу с самой высокой точки на равнине. И Фокс дождался – он увидел, как птица, совершив могучий отрыв от ветки, произвела пару взмахов крыльями, поднялась над землей и тут же камнем рухнула вниз… Через секунду в когтях её уже трепыхалась добыча.

Но ведь так гораздо удобней, подумал Фокс, когда ты не висишь головой вниз, словно мешок мусора, и видишь мир перевёрнутым, а, наоборот, смотришь сверху, широко распахнув глаза.

И ему страшно захотелось стать таким же, как эта гордая птица. И тогда он выбрал себе дерево и пошёл прямо на него, не закрывая глаз. Он шёл и думал, что сейчас он заберётся на самую высокую ветку, вытянет шею, чтобы поднять голову как можно выше, и высмотрит свою добычу. И это будет самая красивая, самая жирная и самая большая бабочка из всех, что он когда-либо пробовал.

Первый раз ему удалось забраться на вершину дерева, когда солнечный свет горел лишь в четверть силы, не набрав еще полного дневного накала. Фокс зацепился покрепче за ветку коготками, вытянул шею и распахнул глаза. Но тут же потерял равновесие и камнем, задевая по пути веточки и ветки, понёсся вниз, к земле. Он ударился о мох и траву, поэтому удар вышел не смертельным. Но всё равно было больно. Больно, хотя не настолько, чтобы не повторить попытку. И он снова полез к небу. И опять, как только он поднял голову и распахнул глаза, сознание его помутилось и он заново рухнул вниз. На этот раз приземлиться довелось на грунт и было по-настоящему больно. Отчаянно больно. Да и солнце успело подобраться к небу ближе, а, стало быть, свет его набрал дополнительно жгучей силы и с размаху ударил по ночным глазам летучей мыши.

Третья попытка тоже не стала последней, но и результата также не дала. Тем временем всё его тело, каждая мышиная клеточка уже изнывала от боли. Глаза начали гноиться и нестерпимо гореть, но нечто, ни с чем не сравнимое, снова гнало его туда, наверх, к небу, откуда можно было видеть настоящий мир, а не перевёрнутый, мутный и жалкий.

Четвёртая попытка пришлась на тот момент, когда солнце уже стояло в полном зените, и потому она стала самой мучительной и невозможной. Но, тем не менее, Фокс полез к небу вновь. И уже когда он почти достиг желанной верхушки и с трудом приподнял голову, чтобы снова широко разомкнуть веки, силы оставили его окончательно, и, сорвавшись с ветки, он полетел к земле, чтобы никогда больше с неё не подняться…