litbaza книги онлайнСовременная прозаЧеловек из Красной книги - Григорий Ряжский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 48 49 50 51 52 53 54 55 56 ... 83
Перейти на страницу:

Но уже перед самой поверхностью земли, когда до камней оставалось совсем немного, чьё-то мощное крыло подхватило и подбросило Фокса вверх, чьи-то лапы осторожно обхватили слабое мышиное тело и бережно опустили его на землю. Это был птичий царь. Он взмахнул крыльями, нагнетая воздушный поток на полумёртвого и почти слепого мышонка, и это привело того в чувство.

– Я не буду тебя есть, – сказал ему горный беркут, – потому что ты храброе и отважное существо, хотя всего лишь летучая мышь. Наоборот, за твою самоотверженность я подарю тебе новые глаза – взамен тех, что выжгло солнце. И это зрение будет другим. С этой поры оно у тебя станет внутренним. Через тысячи лет люди назовут это радаром. Или локатором. Или как-то еще.

– А кто такие люди? – спросил Фокс.

– Люди – это те, кто украдет у тебя внутреннее зрение. Но это будет не скоро, – ответил птичий царь. – Как твоё имя, смелая мышь? – поинтересовался он.

– Фокс, – ответил мышонок.

– Фокс, – промолвил царь, задумавшись. — Значит, лиса. Ну, что ж, – добавил он, ещё немного подумав, — я не только подарю тебе новые глаза, но сделаю тебя самым большим и сильным среди всех летучих мышей. Отныне ты будешь не просто Фокс, ты станешь летающей лисицей. Возвращайся к себе в пещеру и расти. А своим передай, чтобы они не боялись солнца и чистого неба. Ступай…

– Благодарю тебя, Птичий царь, теперь я знаю, зачем нужно жить на свете и почему не стоит умирать, – ответил мышонок и двинулся домой, в сторону пещеры…

С того дня Фокс стал расти не по дням, а по часам. Вскоре он перерос отца, мать, братьев и сестёр, а также всех мышей из их пещеры. Теперь он летал и охотился, имея абсолютную свободу в полёте, потому что мог видеть и чувствовать уже откуда-то изнутри, из самой своей середины.

А вскоре у него родились дети, летучие мышата. Правда, теперь их уже никто мышатами не называл, потому что, как и их смелый отец, все они становились сильными и большими, с огромным размахом кожистого крыла и изумительным локатором, расположенным в самом сердце организма, – настоящими летающими лисицами.

– Ну что, понравилась сказка? – чуть заметно волнуясь, поинтересовалась Женя у дочери, когда после читки вслух стала укладывать её спать.

– Очень, мамочка, – отозвалась Аврошка, – просто ужасно как понравилась, а рисовать Фокс этот тоже по-другому научился, тоже внутренним зрением?

– Конечно, милая, – ответила Евгения Адольфовна, испытывая необыкновенный чувственный подъём, – внутреннее зрение иногда бывает даже намного более важным, чем обычное, потому что ты чувствуешь предмет ещё и всем своим существом – головой, кожей и даже руками: ты как бы мысленно прикасаешься к нему и ощущаешь его запахи, звуки, тепло, которое от него исходит, ты включаешь своё художественное воображение и рисуешь его уже иначе. Ты же у меня художник, милая, ты же сама всё прекрасно понимаешь, да?

– Да, – согласилась с этим Аврора, в мыслях уже изображая на бумаге летучую лисицу, тёплую, остроносую, с кожистыми перепончатыми крыльями.

На другой день каждый занялся своим делом: Настя ушла на рынок, Аврошка села рисовать летучего Фокса, а Женя ушла в столовую, куда недавно из кабинета мужа перетащили его письменный стол, чтобы у дочери в скором времени появилась собственная комната. Она подумала с минуту-другую и начала писать. Работала быстро, не отвлекаясь на посторонние звуки, и даже когда дочка притащила ей первый вариант Фокса, она лишь мельком глянула на него, дежурно улыбнулась, погладила её по волосам, восхищённо прицокнула языком и вернулась к прерванной работе над новым текстом.

В этот раз она попробовала описать степь – то, как полностью седой, хотя и не старый ещё человек, в круглых очках с толстыми стёклами, в ношеной робе из чёрной кирзы идёт, чуть согнувшись против ветра, по пустынному полю: на плече его тренога, в руке – подрамник, остальные причиндалы – в холщёвой сумке. Он спешит, чтобы не упустить короткие минуты заката, когда скупое солнце вот-вот покинет степь, оставив после себя один лишь сумрак и пыльную позёмку, сделавшуюся почти не видной глазу. Иссохшие стебли прошлогоднего репейника хлещут его по ногам, мешают идти, царапают остро и больно там, где кончается брезентовая штанина, не достающая до края кирзового башмака. Короткая зарисовка, пейзаж в буквах и словах, но с характерами – эссе? Она сама не слишком осознавала того, что делает сейчас, не могла объяснить этой вдруг ниоткуда свалившейся на неё потребности рассыпать буквы по бумаге.

Внезапно пробудившийся в ней талант не требовал анализа, он лишь подсказывал, как лучше расположить слова, как будет образней, глаже, музыкальней. Он пытался подтолкнуть её к пониманию, казалось бы, простой вещи – чем полностью законченная мысль разнится с быстрой придумкой и отчего одна её же строка столь резко отличается от другой, следующей или предыдущей. И вообще, подумалось ей, ведь любое описание начинается в моей голове, а заканчивается уже в воображении читателя, разве не так? Своими строчками я ведь лишь предлагаю им подхватить эти слова, эти смыслы, мои сомнения и сделать их своими, развить, доварить, переработать, а, вполне возможно, просто не согласиться с ними и отбросить как ненужный мусор. Но Боже, подумала Женя, заканчивая «Степное эссе», как это, наверное, должно быть прекрасно, когда читатель, прикрыв глаза, кивнёт головой, удивляясь и разделяя с тобой точность твоих наблюдений, когда вместе с тобой засмеётся над тем, что прежде смешным казалось лишь тебе одной!

И ещё поняла важное, но это уже постучалось в голову недели через две, если отсчитывать от этой её степной зарисовки: не нужно писать, если не просится само, не причиняет боль, не заставляет постоянно об этом размышлять. Даже не начинай, если внутри не вызрело чувство, что предмет твоего писания найдёт отклик в душе ещё хотя бы одного человека – всё остальное просто «плетение словес», игра ума и его же безответственная прихоть, стремление выделиться, не заработав такого права.

Она и на слова теперь смотрела не как прежде: видела так же, но воспринимала иначе, словно сейчас они предстали перед ней впервые. И слова эти, вместе и порознь, внезапно сделались ей родными, потрясающе красивыми и умными, и теперь уже можно было собирать из них любую мозаику – всё зависело от нужды композиции. Ей же хотелось всего, того и этого, так и сяк, чтобы медленно текло и вдруг быстро бы прорвалось и накрыло с головой. И тогда она написала свой первый рассказ, именно такой, неторопливый поначалу, но внезапно словно обретший силу и закончившийся мощно и совершенно неожиданно для неё самой.

Она была потрясена, оглушена, раздавлена. Но не от того, что не получилось задуманное, а от самих возможностей этих волшебных слов, о которых она раньше не подозревала, от того, что, оказывается, можно просто коснуться их рукой и почувствовать в ней гладкий тёплый окатыш, когда слова обретают единственно правильную подгонку… А ещё после этого первого по-настоящему серьёзного опыта она поняла, что правильно поступила, когда не стала втискивать в рассказ того, чему страшно хотелось найти место, – отдельные наблюдения, которые так и просились встать между двумя поворотами сюжета, но она нашла в себе силы и отказала им в этой мольбе, уступив место другому, не настолько выгодному, но гораздо более необходимому для устойчивости композиции в целом. Вот тогда и поразилась, когда прочла уже спокойно, отдалив себя от быстрых эмоций и первых переживаний. Всё, что она откинула, предпочтя избавить себя от соблазна, уже как миленькое сидело тут и там, и вполне себя неплохо чувствовало, добавляя присутствием своим лишней краски и заметно оживляя текст.

1 ... 48 49 50 51 52 53 54 55 56 ... 83
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?