И вот посреди всего этого возрожденческого архитектурного великолепия и высокохудожественно украшенных витрин выбираем ресторанчик, где за соседним столом – русская пара в самой своей зрелости. Не подумайте, уж я-то не против соотечественников, наоборот, горжусь, что в лучших местах по всему миру появляются указатели и таблички на русском, радуюсь. Но тут другой случай и радость другая, как на привозе в Одессе.

Пара самобытная, разнокалиберная, харАктерная, с явной иерархией, не каждый день такую встретишь. Она с лишневатостью тела, в коротком цветастом гуччи-образном платье, открывающем могучие ляжки на руках. Много по всей фигуре такого же объемного, как и сама, золотца. Стрижка под мальчика, властного и капризного, много густейших накладных ресниц, смачно нарисованных бровей полумесяцем и разнообразных оттенков грима. Он сильно миниатюрнее ее, как принято в природе у пауков, но одет в разноцветное, как у птичек, в веселящие цвета, видимо, чтобы специально радовать глаз супружницы. Завела она его, скорее всего, давно, после шальной молодости, чтобы был. Просто был, так положено. Как берут йорка, например, сумочку биркин или часы брегет. А он, видимо и не сопротивлялся. Тихий, беспрекословный, с вечно извиняющимися глазками. И зовет ее мило – мамусик.

– Мамусик, тебе винишко взять?

– Винище сам пей! Кислятина одна! Не хочу!

– Хочешь, послаще возьму?

– Да отстань, наконец, мозгоклюй, я не вино, а макароны просила!

– Мамусик, не шуми, сейчас принесут, я заказал! – извиняется мозгоклюй.

– Пойди спроси, когда принесут! А колбасное ассорти взял?

– Конечно, мамусик, я все правильно сделал!

– Правильно собака серет, да неправильно кладет! – довольно громко утверждает мамусик, считая, что в Италии, кроме нее, русских больше нет.

Я лучусь тихим писательским счастьем – какие персонажи сами идут в руки. Прижужухнулась, потягиваю белое тосканское, совсем даже не кислое, и слушаю продолжение…

– Проверь сходи про ассорти, говорю! Уже полчаса прошло! Не сиди на месте, работай!

Мозгоклюй и глазом не повел, пошел, пошептался с официантом, вернулся.

– Несут, мамусик, несут!

– Ну гляди, чтоб мне не пришлось тереть твой хрен на мелкой терке!

Вот я всегда была в восторге от Флоренции, очень творческое и впечатляющее место!

Как смешно всё замерло по привычке в первых январских днях, даже здесь, в Центральных Италиях, как все ушли в отдых, в загул, в запой и в себя…

Как настороженно повсюду народ привыкает к новогоднему состоянию, чуть замедленно, боязливо, вроде как акклиматизируется на неизвестной 2020-й территории.

Как вяло уже на третий день допивается из новогоднего бокала шампанское, давно превратившееся в простое сухое. Как еще не убрано дома, какие завалы задумавшихся салатов в холодильниках и как пусто на улицах.

Как вдруг раздаются запоздавшие звонки: прости, не могли дозвониться, куда пропала, с Новым годом, с новым счастьем!

И мы, все оставшиеся, входим, как в реку, в новый год, в ожиданиях, в надеждах и чуть с опаской, а как же, это нормально.

И берем обычный разбег, вживаемся и на какое-то время успокаиваемся, откинув ежегодную финишную ленточку…

И всё начинается сначала.

Наверное, это и есть счастье! Ну и что, что это 2020! Дай бог, переживем и его!

Карелию очень люблю, место это отцово, учился он там в универе, когда его не приняли в московский Литературный институт, сказав, что профнепригоден. Ну и отправился он к своей маме с отчимом в Петрозаводск, где те работали в 50-х. Много раз была в этой стороне, объездила всю Карелию за столько-то приездов, но все равно наведываюсь туда, как только есть возможность. Красота вокруг северная, люди тихие, добрые, самобытные, дороги подразбитые были, сейчас выправились, небо свинцовое низкое, морошка болотная, комары размером с зайца – не жизнь, а сказка! Вот и еду. Поездом – ночка.

Стук в купе, заглядывает начальник поезда. Я уж решила, что опять что-то проводнице сказанула или во сне дернула стоп-кран! Нет, улыбается, спрашивает:

– Доброе утро! Как вы отдохнули?

– Шикарно, спасибо!

– К девочкам претензии, замечания есть?

– Они выше всех похвал!

– А какая вы красивая. Вас телевизор искажает. В жизни намного лучше.

– Спасибо!

– Это вам спасибо! Как приятно, когда утро начинается с красивой женщины!

Может, поэтому и люблю ездить в Карелию?

Может, и поэтому, но чаще по делу.

Еще давно, в самом начале века, отправились с мамой, детьми и Евгением Евтушенко в Петрозаводск открывать мемориальную доску на доме, где жил отец. Старшие дети тогда были маленькими, но их тоже взяла, пусть видят, как их деда любили и любят до сих пор. Еще была в Карелии, когда улицу назвали именем Рождественского, потом снова поехала, когда большой памятный камень на этой улице установили.

Этот большой лоснящийся памятный камень, помню, открывали в проливной дождь. Но это же Карелия, дожди – дело частое и обыденное, люди на церемонию все равно собрались, под зонтами, а я, как всегда, не была готова к погоде… Приехала на такси, попросила водителя немного подождать, чтобы пересидеть самый ливень в салоне. Конечно, сказал, какой разговор, раз вы дочь самого! А после церемонии, когда все закончилось, отвез обратно в гостиницу и вообще денег не взял! Категорически! И все время объяснял – вы же дочь самого!

Я в Карелии и хожу, как дочь самого, приятно это!

С тех пор и лежит 8-тонная черная глыба на улице Роберта Рождественского в Петрозаводске. Не сама легла, ясное дело. Главная движущая сила всего того, что связано с отцом и памяти о нем в Карелии – его институтский друг, поэт Марат Тарасов. Это он следит, чтоб о важном в Петрозаводске не забывали, о том, чтоб людей, связанных с городом, чтили, вот и высиживает у начальства, «ведет» своих, не дает о них забыть. И везде всеми этими делами и воспоминаниями руководит Маратик, как называли его родители, за что ему низкий поклон. Дядька-кремень, мудрейший, всезнающий, глубокий и родной. Мама все время говорила: «Надо позвонить Маратику!» И звонила, и звала, и он приезжал. Разговоры были долгими, ностальгическими, под водочку – о юности, об университете, о Карелии, о старых институтских друзьях, которые выбились в люди и о тех, которые сгинули, хотя подавали такие надежды.

Однажды мы взяли и всей семьей махнули к Марату в гости, в Петрозаводск – обе бабушки, папа с мамой и я с мужем. Марат показал нам Карелию изнутри, тогда, в 70-х, туризм был диковатый и спонтанный, не очень сформировавшийся. Маратик и стал сам нашим экскурсоводом, повозил совсем не по туристическим местам, показал, например, как добывают и шлифуют гранит, как производят лыжи в Сортавале, свозил на какую-то бешеную рыбалку, и даже на пограничную заставу, где мы на нейтральной полосе собирали грибы, а они росли, как в мультике, под каждым кустом! Мы и отойти далеко не смогли – заполнили за 15 минут три ведра отборными первосортными белыми, знаете, такими крепенькими подростками-недоростками?!