исказила ярость. Но она решила сохранять спокойствие ради сестры, лишь ее деревянные гэта слишком громко стучали по переброшенным через грязь доскам. Она не могла выбросить из памяти похожую на дым пыль, лентой обвивающую красивые пальцы высокого мужчины, танцующую на костяшках его пальцев; другого мужчину, который держался возле двери, наблюдая и прислушиваясь, – молчаливого, с жутковатыми рыжими усами и будто слишком старыми для его лица глазами.

Однажды, когда Тэси была совсем маленькой, Комако услышала из гримерки старого хозяина какой-то странный звук. К нему тогда пришла некая женщина, гейша, которую сестры раньше не видели. Очень красивая. В голубом с золотом кимоно, с белым лицом, с порхающими, как птички, пальцами. Она настраивала сямисэн[10] с яростной сосредоточенностью. На котацу[11] лежала развернутая пачка нот. Серые струны инструмента меланхолично гудели. Но когда женщина запела, то внутри Комако открылась пустота, и пение гейши показалось ей отголоском чего-то темного, таящегося у нее глубоко внутри. Она чувствовала на своем рукаве руку Тэси. Сестры едва осмеливались дышать. Когда Комако выглянула из своего укрытия, ей показалось, что гейша сидит за стеклом, – настолько она была отстранена от мира, который воздействовал на нее, но к которому она не принадлежала. Переведя взгляд на хозяина, Комако увидела, что тот плачет.

Теперь то же чувство посещало ее, когда она смотрела на свою маленькую сестру. Она будто находилась за стеклом.

Вернувшись в театр, она уложила дрожащую Тэси на пол в их маленькой комнатке и накрыла ее одеялом. Помешала угли в жаровне. Весь тот вечер она работала очень рассеянно – задумчивая, неуверенная в себе. Потушила фонари, когда актеры еще находились в комнатах, разлила ведро с водой, уронила во время первого представления коробку со старыми масками, подняв такой грохот, что решила спрятаться под лестницей, чтобы ее не побили. Ночью она плохо спала и видела странные сны. На следующий день, все еще растерянная, она попыталась забыться в своих делах. Младший помощник застал их с Тэси сидящими на коленях в подвернутых кимоно. Комако ворчала; Тэси двигалась медленно, словно во сне. Они драили щетками пол слабоосвещенной костюмерной. Мужчина протянул Комако маленький серый мешочек.

– Один гайдзин[12] оставил вам. Не назвав своего имени.

Он окинул девочку долгим внимательным взглядом, словно пытаясь понять, во что же ее втянули, и ушел.

Комако охватил страх. Бинты на руках намокли, и она вытерла запястья о фартук. Отполированный пол блестел. Театр наполнялся голосами. Тэси стояла на коленях в дальнем конце комнаты и наблюдала за происходящим сквозь упавшие ей на лицо волосы.

– Тот самый мужчина? – прошептала она. – Ко? Что ему нужно?

Комако не ответила, не сказала: «Им нужна я». Вместо этого она, развязав шнурок, открыла мешочек.

Внутри была шелковистая серебряная пыль.

Джейкоб подождал еще две ночи, а потом вернулся.

Он не знал, получила ли девочка мешочек с пылью, который он для нее оставил, не знал, рассердилась ли она, или заподозрила его в хитрости, или что-то еще. Он подумал, что в разгар холеры театр будет полупустым или почти пустым и проникнуть туда и разыскать ее будет легко. Но все оказалось не так, совсем не так.

Во-первых, он был не один.

Казалось, что женщину, кроме него, больше никто не видит. На ней было все то же старомодное платье с оборчатым льняным воротником, в котором она представала перед ним во сне, длинный темный плащ с маленькой серебряной застежкой и шелковый чепец с изогнутым проволочным каркасом. И хотя Джейкоб должен был ощутить угрозу или по меньшей мере тревогу, вместо этого его охватило странное, похожее на сон спокойствие, как будто она принесла ему добро и надежду. Так что он просто влился в поток посетителей, пришедших посмотреть кабуки.

Он постоял в задымленном факелами проходе с низким потолком, поражаясь тому, что на него больше никто не смотрит с удивлением, а затем, когда прозвучал первый гонг, проскользнул за угол и увидел, что призрак женщины наблюдает за ним из бокового коридора. Встретившись с Джейкобом взглядом, она проследовала дальше. Он пошел за ней – медленно, словно во сне. Загадочная женщина вела его по лабиринту тусклых, душных коридоров и раздвижных ширм. Наконец он вошел в маленькую тихую комнатку в верхней части театра, где на полу стояла жаровня, возле которой на коленях сидела та самая девочка, Комако.

Рядом с ней лежала ее маленькая сестра, Тэси. Увидев посетителя, Комако встала. От внимания Джейкоба не укрылась привязанная к лодыжке сестры веревка.

– Кто вас впустил? – спросила Комако.

Не дожидаясь ответа, она повернулась, отодвинула ширму и повела его прочь по скрипучему коридору, а затем вверх по скрытой в темноте узкой лестнице к люку в потолке. Просунувшись через него, Джейкоб оказался на крыше высокого здания театра. Внизу раскидывался город – завораживающее море маленьких огоньков и разноцветных фонарей. В душном воздухе пахло дождем. В десяти футах от него девочка, не останавливаясь, проворно перебирала по глиняной черепице босыми ногами. Она не оборачивалась, чтобы убедиться, что он следует за ней.

Догнал он ее только на балкончике с двускатной крышей и низкой темной дверью, которую, по всем признакам, не открывали много лет. Джейкоб не осмелился опереться о старые, но красивые плетеные перила балкона.

Девочка села, свесив ноги, как маленький ребенок. Джейкоб вдруг осознал, какая же она еще молодая. Сняв шляпу, он сел рядом с ней. Волосы его липли к вискам.

– Что это за место? – тихо спросил он.

– Лучше бы вы сюда не приходили, – ответила девочка. – Я не хочу вас видеть.

Он не стал напоминать, что она сама привела его сюда и что она могла бы отказаться от встречи с самого начала, могла бы даже закричать, и тогда его выгнали бы из театра.

– Прости, я рассердил тебя, – сказал он.

– Я не рассердилась.

Ему захотелось улыбнуться, но вместо этого он посмотрел на нее серьезным взглядом. Он вспомнил, что был примерно такого же возраста, когда в Вене его нашел Бергаст, вспомнил, каким старым показался ему этот мужчина с мягким лицом, как подумал, что этот пожилой человек совсем ничего не знает о мире. Тогда он тоже очень боялся. Тот страх жил в нем до сих пор. Заглянув девочке в лицо, он прикинул, с чего лучше начать разговор:

– А ты неплохо говоришь по-английски.

– Это язык моего отца. – Она пожала плечами. – Меня ему научила мама.

– Значит, мне повезло. А что с твоими руками?

Девочка помедлила, потом неспешно размотала бинты и подняла руки с кривыми красными пальцами:

– Они всегда такими были. А у вас не так?

– Нет.

– А когда вы… узнали? – спросила она, тщательно подбирая слова. – Ну, то есть, что вы умеете…

Она поводила руками, словно перебирая пыль. Внезапно до него дошло, как сильно она нуждается в этом разговоре, как много у нее скопилось вопросов. Он решил быть с ней настолько честным и прямым, насколько это возможно.

– Я всегда знал, – ответил он.

– А вы умеете делать что-нибудь еще?

Он помедлил, разглядывая ее в полутьме:

– Что именно?

– Что угодно.

– Нет, – покачал он головой. – Только управлять пылью.

– Вам бывает больно?

– Бывает холодно, особенно в запястьях. И от этого больно.

Девочка немного подумала:

– И как вы научились контролировать эту силу?

Обняв себя руками, он откинулся назад, разглядывая беззвездное ночное небо, затянутое тучами.

– Сначала пытался сам, – тихо сказал он. – Как и ты. Но потом попал в Карндейл, и там меня научили еще кое-чему. Как делать это безопасно.

– Карндейл. Вы оттуда приехали?

– Да. Это в Шотландии.

– В Европе?

– Да.

– Значит, на другом конце света, – прошептала она.

Он кивнул.

Но ее это, похоже, не удовлетворило. Быстрыми ловкими движениями она начала наматывать льняные бинты обратно на руки.

– Вы проехали полсвета… ради меня? Потому что я умею делать то же, что и вы. Почему? Что вы хотите от меня, Джейкоб Марбер?

В ее устах его имя прозвучало странно. Говорила она совсем не как ребенок. Джейкоб посмотрел на нее.

– Я хочу отвезти тебя к нам. В Карндейл.

Она рассмеялась резким, сердитым смехом.

– Почему бы и нет? – спросил он. – Что тебе здесь делать? Кто тут умеет то же, что и ты? Да и кто поймет, даже если и увидит?

Она прикусила губу и отвела взгляд:

– Я ничего о вас не знаю. Вы можете быть кем угодно.

Он понимал, что на самом деле она думает о своей младшей сестренке, о том, что станет с ней. Он повертел свою шляпу:

– Кое-что ты обо мне