И прежде чем я успеваю перевести взгляд на Райкрофта, Лира наклоняется вперед и выплескивает золотую жидкость ему прямо в глаза. Он издает нечеловеческий вопль, и я вскакиваю на ноги, выхватив кинжал, пока Райкрофт раздирает пальцами лицо, по которому с каждым движением струится золотая пыль.

— Ах ты тварь! — рычит он, слепо нащупывая меч.

Лира вытаскивает маленький кинжал, спрятанный в сапоге, и мы встаем спина к спине. Тени Райкрофта окружают нас, и краем глаза я вижу, как на шканцах собираются стрелки. Я, может, и в силах одолеть десяток пиратов, но даже я не пуленепробиваемый. И Лире до неуязвимости далеко, какое бы пламя ни бежало по ее венам.

— По-твоему, это было умно? — Райкрофт трет глаза обратной стороной рукава.

— Может, и нет, — отвечает Лира. — Но точно было забавно.

— Забавно? — Он делает шаг ближе, едва не дымясь от ярости. — Что ж, сейчас мы позабавимся.

Я выгибаюсь и разворачиваюсь, меняя нас местами, так что теперь сам стою лицом к лицу с Райкрафтом.

— Что толку горевать о пролитом роме, — говорю ему.

Мгновение он лишь пялится на меня, мертвецки неподвижный. А потом приподнимает уголки губ и смаргивает кровь из левого глаза.

— Подумать только, а ведь во время пыток я собирался сохранить при тебе твой самый драгоценный отросток.

Когда он нападает, я отталкиваю Лиру и отшатываюсь сам. Ксапрарцы сначала расступаются, а потом смыкают круг, точно стервятники, готовые склевать остатки туши после убийства. Райкрофт замахивается своим тяжелым мечом, и когда тот встречается с моим кинжалом, во все стороны летят слепящие искры.

Я пинаю противника по колену, он спотыкается, шипит, но через пару секунд уже вновь наносит рубящие удары мечом. Смертельные удары, никакой пощады. Я отпрыгиваю назад, и лезвие рассекает мне грудь.

Я стараюсь не замечать боли. Райкрофт безумен, раз решился напасть не только на принца, но и на капитана. Пролитие королевской крови карается смертью, но пустить кровь мне… Моя команда сочтет смерть слишком мягким наказанием.

Я делаю выпад, целясь кинжалом ему в живот. Райкрофт с трудом уворачивается, а я поскальзываюсь и с минимальным изяществом вонзаю клинок ему в бедро. Я чувствую, как острие врезается в кость, а когда отдергиваю руку, кинжал остается в ноге Райкрофта.

Он хватается за рукоять. Сейчас он мало похож на человека, как будто даже боль слишком напугана, чтобы его коснуться. Без церемоний, он резко выдергивает кинжал. На клинке ни капли крови, и я переживаю, как бы Райкрофт не заметил потусторонний блеск стали, но он, едва взглянув на оружие, отбрасывает его прочь.

— И что дальше? — спрашивает. — Кончились трюки?

— Ты убьешь безоружного? — Я насмешливо подманиваю его пальцем.

— Думаю, мы оба знаем, что ты не бываешь безоружен. И что убивать я тебя буду гораздо медленнее и мучительнее.

Райкрофт кивает кому-то за моей спиной. Я успеваю последний раз взглянуть на Лиру и увидеть предупреждение в ярком сиянии ее глаз, а потом ко мне подлетает тень. Я слишком поздно запрокидываю голову, и череп пронзает слепящая боль.

Я трогаю языком порез на губе. Мои руки привязаны к огромной балке, а на другой стороне комнаты на точно такой же перекладине висит Элиан.

Даже откинув голову на растрескавшееся дерево, он все равно выглядит как прекрасный принц. Из-за кровавой раны волосы его спутались, на челюсти и во сне играют желваки, а ресницы трепещут, будто Элиан вот-вот откроет глаза, отчего что-то сжимается в моей груди.

Он не приходит в себя.

Дыхание его затруднено, но я удивлена, что он вообще дышит. Я слышала хруст, когда его треснули по затылку дубинкой. Удар труса. Элиан побеждал и уже через пару минут — даже без своего любимого кинжала — убил бы Таллиса Райкрофта. Голыми руками, если бы пришлось. А я бы помогла.

Будь у меня песня, я бы даже не стала тратить ее на такого, как Таллис. Пусть бы утонул, познав весь ужас смерти, без утешения красотою и любовью. У Элиана целая армия, и надо было использовать ее, чтобы раздавить Райкрофта, но принц предпочел войне уловки.

«Уйдем чистенькими, — сказал он. — Прежде, чем кто-нибудь заметит пропажу».

Я смотрю на свои руки, измазанные кровью Элиана. Чистенькими мы не ушли.

Русалки в море поют о людях. Мурлычут песню, словно детскую колыбельную, повествующую об убийстве Кето. В ней русалки восхваляют человеческую храбрость и то, как они одержали победу вопреки всему, но я никогда не видела проявлений этой храбрости, пока не попала на корабль Элиана. Даже самые сильные из мужчин попадали под мое влияние, а кто не соблазнялся, тот был слишком напуган, чтобы бросить мне вызов. Элиан другой. В нем есть отвага — или безрассудство, замаскированное под оную. А еще милосердие. Даже к существам вроде Мейв, чью жизнь он забрал как последнее средство. Он не наслаждался убийством, просто хотел поскорее со всем покончить. Как я с принцем Калокаири. И с Крестелл.

Интересно, стала бы я такой же, если б выросла человеком? Убийцей, но милосердной и не жаждущей проливать кровь. Или, может, вообще не убийцей. А обычной девушкой, как любая другая, что ходит по миру. Кето создала наш народ в войне и жестокости, но именно Морские королевы превратили ее ненависть в наше наследие. Королевы, как моя мать, что учили своих детей быть бесчувственными солдатами.

Семья Элиана научила его быть кем-то другим. Тем, кто не бросит незнакомку в беде, оттолкнет с дороги и вместо нее сразится с деспотичным пиратом. Благородство, которое я высмеивала, уже дважды спасло мне жизнь. Это и значит «быть человеком»? Вытаскивать кого-то из опасности и самому бросаться в бой? Всякий раз, когда я вступалась за Калью, Морская королева упрекала меня в слабости и наказывала нас обеих, словно тем самым могла разорвать наши узы. Я годами следила за каждым своим движением и взглядом, чтобы ненароком не выдать каких-либо привязанностей. Королева сказала, что это удел низших. Что человеческие эмоции — лишь проклятье. Но именно из-за своих человеческих эмоций Элиан спас меня. Помог. И наверняка верит, что я отвечу тем же, когда придет время.

Элиан шевелится и издает низкий стон. Голова его болтается из стороны в сторону, глаза открываются. Он моргает, осмысливая обстановку, и уже через несколько секунд понимает, что руки его связаны. Вяло дергается, словно в силах сбежать, а потом поворачивает голову ко мне. Через всю комнату я вижу, как заостряется его изящная челюсть.

— Лира? — голос принца шершавый, как песок. Должно быть, он замечает кровь — она, кажется, повсюду, — потому что тут же спрашивает: — Ты ранена?

Я снова облизываю трещину в губе, по которой меня ударил Таллис.

Кровь теплая и горькая.

— Нет. — Я опускаю голову, чтобы Элиан не увидел правды. — Это ты меня своей кровью забрызгал.