такой плохой дороге, засыпала нас пылью, и только пыль была здесь бесцветная. Министр вынул из кармана пунцовый носовой платок и протер глаза.

— Salauds! [35] — крикнул он.

Мистер Смит нагнулся к самому моему уху и прошептал:

— Вы не видели, кто проехал?

— Нет.

— По-моему, там сидел мистер Джонс. Может, и я ошибаюсь. Они так быстро промчались.

— Вряд ли это был он, — сказал я.

На плоской, голой низине между горами и морем мы увидели несколько белых однокомнатных домиков, бетонированную спортивную площадку и огромных размеров арену для петушиных боев, казавшуюся среди этих коробочек чуть ли не Колизеем. Все здесь утопало в пыли, и когда мы вылезли из машины, пыльный смерч закрутился вокруг нас на ветру, предвещающем грозовой ливень. К вечеру эта пылища превратится в грязь. Глядя на такое засилие бетона, я подумал: откуда же взялись те мифические кирпичи, которыми будто бы набили гроб доктора Филипо?

— Это греческий амфитеатр? — с интересом спросил мистер Смит.

— Нет. Здесь убивают петухов.

Губы у него дернулись, но он преодолел чувство боли. Если чувствуешь боль, значит, в какой-то мере критикуешь. Он сказал:

— А тут не многолюдно.

Министр социального благосостояния проговорил с гордостью:

— Вот на этом самом месте жили несколько сот человек. Ютились в убогих глинобитных хижинах. Их пришлось снести. Операция была не из легких.

— Куда же эти люди теперь девались?

— Наверно, перебрались в Порт-о-Пренс. А кто ушел в горы. К родственникам.

— Но когда строительство закончится, они вернутся сюда?

— Ну что вы! Мы поселим здесь чистую публику.

Подальше, за ареной, стояли четыре дома с наклонными плоскостями по бокам, точно бабочки с поникшими крылышками; они напоминали здания новой бразильской столицы, если смотреть на них в телескоп с обратной стороны.

— А там кто будет жить? — спросил мистер Смит.

— Это для туристов.

— Для туристов? — удивился мистер Смит.

Отсюда даже моря не было видно: ничего — кроме огромной арены, бетонированной площадки, пыли, дороги и каменистого горного склона. Около одной из белых коробочек сидел на жестком стуле седовласый негр, а вывеска у него над головой сообщала, что он мировой судья. Этот негр — единственное живое существо у нас на виду — был, вероятно, человек со связями, если так скоро получил назначение сюда. Никаких работ здесь не производилось, хотя на бетонированной площадке стоял бульдозер без одного колеса.

— Да. Для тех, кто будет приезжать к нам осматривать Дювальевиль. — Министр подвел нас к одному из домов; этот дом ничем не отличался от других таких же коробочек, если не считать бессмысленных плоскостей по бокам, которые, надо полагать, рухнут в период дождей. — Ну вот, скажем, это здание — весь блок построен по проекту нашего самого талантливого архитектора, — оно вполне бы подошло под ваш центр. И не придется начинать на голом месте.

— Мне хотелось бы что-нибудь побольше.

— В таком случае возьмите весь этот блок.

— Куда же тогда денутся ваши туристы? — спросил я.

— А мы еще построим, вон там, подальше, — ответил министр, показывая на другой конец этой высохшей неприглядной низины.

— Уж очень тут далеко от всего, — мягко проговорил мистер Смит.

— Мы расселим здесь пять тысяч человек. И это только начало.

— Где же они будут работать?

— Перебазируем сюда промышленные предприятия, к ним поближе. Наше правительство придает большое значение децентрализации.

— А где будет собор?

— Вот там, за бульдозером.

Из-за угла огромной арены для петушиных боев вынырнуло еще одно человеческое существо. Оказывается, мировой судья был не единственным обитателем здешних мест. Новый город успел обзавестись и собственным нищим. Он, вероятно, спал где-нибудь на солнцепеке и проснулся от звука наших голосов. Может быть, решил, что мечта архитектора сбылась и в Дювальевиль и вправду понаехали туристы. У него были очень длинные руки, а ног не было, и он, хоть и незаметно, а все-таки приближался к нам, точно лошадь-качалка. Но вот его взгляд упал на нашего шофера, на темные очки и револьвер, и он остановился. Раскачивание сменилось монотонным бормотаньем, он сунул руку за пазуху полуистлевшей рубашки, вынул маленькую деревянную статуэтку и протянул ее нам.

Я сказал:

— Нищие у вас уже есть.

— Это не нищий, — пояснил министр, — а художник.

Он сказал что-то шоферу, тот подошел к нищему и взял у него статуэтку. Это была полуобнаженная женская фигурка, не отличимая от десятков точно таких же, что стоят в сирийских лавках в напрасном теперь ожидании легковерных покупателей-туристов.

— Разрешите сделать вам подарок, — сказал министр и вручил статуэтку растерявшемуся мистеру Смиту. — Образец гаитянского искусства.

— Надо заплатить этому человеку, — сказал мистер Смит.

— Нет, зачем? О нем заботится государство. — Министр повел нас назад к машине и взял мистера Смита под локоть, помогая ему шагать по колдобинам. Нищий стал раскачиваться всем корпусом, бормоча что-то, полное горя и отчаяния. Слов я не разобрал: по-моему, у него была волчья пасть.

— Что он говорит? — спросил мистер Смит.

Министр оставил его вопрос без ответа.

— Со временем, — сказал он, — здесь будет учрежден подлинный центр искусства, где художники смогут жить и отдыхать и черпать вдохновение в природе. Гаитянское искусство славится во всем мире. Многие американцы пополняют свои собрания картинами наших живописцев. Они выставлены и в нью-йоркском Музее современного искусства.

Мистер Смит сказал:

— Я все-таки не послушаюсь вас. Я заплачу этому человеку.

Он стряхнул с себя охранительную длань министра социального благосостояния и кинулся назад. Он вынул из кармана пачку долларовых бумажек и протянул их нищему. Калека в страхе уставился на него, не веря своим глазам. Наш шофер ринулся к ним, но я загородил ему дорогу. Нагнувшись, мистер Смит вложил деньги калеке в руки. Раскачиваясь с неимоверным усилием, тот заспешил назад к арене: наверно, к вырытой где-нибудь яме, куда можно было спрятать деньги… Лицо шофера перекосила гримаса ярости и возмущения, точно его ограбили. По-моему, он хотел выхватить револьвер из кобуры (рука потянулась к поясу) и прикончить на месте хотя бы одного художника, но мистер Смит повернул назад и очутился как раз на линии огня.

— Выгодно продал, — с довольной улыбкой сказал он.

Мировой судья, поднявшись со стула, наблюдал за этой торговой сделкой от своего домика позади спортивной площадки — роста он оказался громадного. Он заслонил глаза ладонью от слепящего солнца, чтобы ничего не упустить. Мы расселись в машине по местам. Наступило молчание. Потом министр сказал:

— А теперь куда вы хотите поехать?

— Домой, — коротко ответил мистер Смит.

— Может, показать вам место, которое мы выбрали для коллежа?

— Нет, я достаточно всего видел, — сказал мистер Смит. — Если вы не возражаете, я поеду домой.

Я