Я стискиваю зубы. Какого черта, а? Ну какого?

– Я в нем разочарована, Яна. Абсолютно! Отказаться от такой шикарной девушки, как ты, и выбрать это недоразумение, которое стоит на каблуках, как корова на льду.

– Что ты хочешь? – говорю я Лике звенящим от глухой ярости голосом.

Мне хочется вцепиться в ее волосы, выдернуть так, чтобы на коже осталась кровь.

Но она продолжает меня игнорировать.

– Интересно, сколько Матвей потратил на ее прикид? Все шмотки фирменные, в ушах бриллиантики – сколько там карат? Он так старался сделать из нее человека, чтобы было не стыдно показать обществу, но всем ведь понятно, кто она такая! На ней эти бриллианты – как седло на собаке. Угораздило же Матвея найти какую-то нищебродку, – сетует она, насмешливо глядя мне в глаза.

Мой взгляд направлен на пустой бокал Матвея. Я думаю, что, если его разбить, получится отличная штука, чтобы оставить на загорелых щеках Лики кровавые полосы. А может быть, это думает демон. Мой разум затмевает глухая колкая ненависть.

– Лика, не надо, – пытается остановить ее Яна.

Ей неловко, и она старается не смотреть на меня.

– А что?

– Перестань.

– Разве я говорю неправду? – широко улыбается Лика и снова смотрит на меня в упор. – Он сам сказал, что потратил на нее кучу бабла. Что решил с ней поразвлечься. Что бросит ее через неделю-другую. Что она никто. А вот ты…

– Лика! – повышает голос Яна. – Не надо…

Договорить она не успевает. Звонкий звук разбившегося бокала заставляет ее замолчать. В осколках мерцает мертвый огонь. Ярость зашкаливает, сияет, как солнце в речной воде, и ее блики заставляют мой разум мутиться.

Я снова будто бы не в своем теле, а наблюдаю откуда-то сверху.

– Истеричка, – презрительно смеется Лика. Не смотри на меня такими глазками, крошка. Я сожру тебя с потрохами, как акула мелкую рыбешку.

– Лика! Уже не смешно! – снова вмешивается Яна. – Ангелина, ты все не так поняла!

Встав, подбираю самый большой осколок и сжимаю в кулаке. Острые края ранят мою ладонь, и тонкой струйкой течет кровь. Резкая боль помогает мне прийти в себя. Они замолкают. Я подхожу к Лике, заставив ее нервно обернуться, но не трогаю ее. Лишь протягиваю руку к ее бокалу с недопитым вином, разрешая крови капать в бокал. Рубиновое – к рубиновому. Капли то скатываются по хрустальной стенке бокала, то попадают в вино, а одна падает на светлый стол и расцветает на нем алым маком.

– Господи, Ангелина, – ахает Яна.

– Поехавшая сучка, – шипит Лика со смесью отвращения и страха.

Яна прикрывает рот руками – кажется, плохо переносит вид чужой крови.

– Ненормальная!

– Прежде чем сожрать меня с потрохами, попробуй меня выпить, – тихо говорю я и ухожу. Вернее, мое тело куда-то идет, а я лечу следом, звонкая и прозрачная.

Не знаю, что это было. Возможно, демону удалось захватить надо мной власть. А возможно, я и правда психопатка. Я забираю верхнюю одежду из гардероба и иду к лифтам. Сажусь в один из них и еду вниз, все еще плохо осознавая случившееся, однако в голове до сих пор вертятся слова, которые сказала Лика. Неужели Матвей действительно просто со мной играет?

Я возвращаюсь в свое тело, и ко мне возвращаются чувства: страх, боль, обида, бессилие. И глубокая, черная, вязкая ненависть. Когда створки лифта открываются на первом этаже, я выхожу совсем другой – сломленной и растоптанной. Разве так можно поступать с людьми? Разве так можно говорить? Что я им всем сделала? Чем не угодила?

Мне кажется, я рассыпалась на куски – как тот бокал, который я разбила. «…Сказал, что потратил на нее кучу бабла. Что решил с ней поразвлечься. Что бросит ее через неделю-другую. Что она никто», – слышу я в своей голове. Никто. Я – никто.

Мне хочется снова собрать себя воедино, стать цельной, склеенной, заживить свои раны, но этого не получается. И я просто иду вперед, ничего не видя. Дохожу до какой-то остановки. А потом мои ноги подламываются, и я падаю на лавочку. У меня нет слез, и рот не перекошен в немом крике. Я просто сижу, чувствуя себя слабой и использованной. И не могу поверить, что Матвей так со мной поступил. Наверное, я сама виновата, мне слишком сильно хотелось поверить в его любовь. Это ведь нормально – верить в любовь. И верить в человека. И человеку.

Наверное, Матвей был прав – я чертовски плохо разбираюсь в людях. Может быть, поэтому он сегодня столько об этом говорил?

Вспомнив его прохладные пальцы, держащие меня за руку, я всхлипываю и смотрю в небо, на котором клубятся черные облака. Невидимые созвездия в моих глазах складываются в знак боли и одиночества. А я снова вспоминаю странный сон о девочке в окровавленном платье, у чьих ножек валяется нож. Ее руки испачканы в крови, как теперь испачкана грязью моя душа.

Девочка улыбается мне, и у нее во рту сверкают осколки – это как мимолетное видение. Я прогоняю его прочь. Нужно куда-то идти, как-то попасть домой. Я не сразу соображаю, в какой стороне метро. Я встаю, делаю несколько шагов, но ноги снова подламываются, и я начинаю падать. Однако упасть мне не дают чьи-то сильные руки.

Это Матвей. Он появился очень вовремя и одновременно ужасно поздно. Он удерживает меня, грубо схватив за плечи, и, глядя в мое лицо, рычит:

– Ну и куда ты пошла?! Какого дьявола ты убежала и ничего мне не сообщила?

Я молчу, просто смотрю в его кажущиеся черными глаза и молчу.

– Отвечай, я сказал. – Матвей встряхивает меня. – Ты в курсе, что я искал тебя, как идиот, по всему этажу?

– Отпусти меня, – прошу я слабым голосом.

– Что с тобой? – спрашивает он меня и сажает на лавочку, как безвольную тряпичную куклу.

Кукла. Точно. Я его кукла, персональная игрушка.

– Молчишь? Что с рукой?

Он берет меня за руку и открывает окровавленную ладонь, в которой все еще зажат кусок стекла. Не знаю, почему я не выбросила его, но теперь понимаю, почему на меня так странно смотрели люди. Раны не глубокие, почти не саднят, а рука испачкана в крови.

Матвей выбрасывает осколок и внимательно рассматривает ладонь. Тяжело вздыхает и достает белоснежный платок. Им он перевязывает мою руку.

– Ангелина, что произошло? Кто это сделал? спрашивает Матвей. Его голос тих, но в нем звенит сталь. Я чувствую его холодное бешенство.

– Никто, – почти беззвучно роняю я, но он слышит.

– Я во всем разберусь, – обещает Матвей. Просто скажи, что случилось. Кто тебя обидел?

Он сидит рядом, держит мою руку в своей, касается моего предплечья, словно ни в чем не бывало, заглядывает в мое лицо, будто преданный пес. Старательно исполняет роль влюбленного.