– Понятно, – кивнул Редфилд.

– Насколько я понимаю, – вмешался Мейсон, – суд собираетсясейчас объявить перерыв?

– Да, – бросил судья.

– Я считаю, что при данных обстоятельствах мне должно бытьпозволено задать свидетельнице один или несколько вопросов до того, какзаседание прервется.

– А я считаю иначе, – отрезал судья. – Я полагаю, чтосудебному процессу уже нанесен ущерб, и не хочу дальнейших осложнений, пока мыне разберемся, с чем имеем дело.

– В таком случае, – сказал Мейсон, – я предлагаю вам самомупоинтересоваться у свидетельницы, почему она считала нужным иметь при себеревольвер и что за опасность ей угрожала.

– Зачем? – спросил судья Киппен.

– Видите ли, я не сомневаюсь в том, что тот, кого она такбоялась, был не кем иным, как Стивеном Меррилом.

Гамильтон Бергер вскочил.

– Вот вам, Ваша Честь, типичный пример того, о чем я васпредупреждал! Защитник знает, что это его заявление немедленно подхватятгазеты. Оно, несомненно, не имеет под собой никаких оснований, но послужитлакомым кусочком жадным до сенсаций писакам…

– Так оно и случится, мистер обвинитель, – кивнул судьяКиппен. – Но мистер Мейсон, я думаю, не стал бы сообщать суду того, чего нерассчитывает доказать.

– А я предполагаю, что он не собирается затруднять себядоказательствами, – сказал Бергер. – Думаю, он просто воспользовалсявозможностью сделать заявление, абсурдное по сути, но корректное по форме, откоторого суд при нынешнем стечении обстоятельств не может позволить себеотмахнуться. Поэтому я присоединяюсь к мистеру Мейсону в его просьбе позволитьему задать свидетельнице вопрос здесь и сейчас, чтобы воспрепятствоватькривотолкам – хотя бы на этой стадии.

– Очень хорошо, – не скрывая злости, сказал судья Киппен. –Суду не нравится, что его постоянно пугают шумихой в прессе. С другой стороны,суд признает тот факт, что у нас в стране пресса свободна, а это слушание –открытое. – И, крутанувшись в кресле, он повернулся к Хелен Чейни. – Так зачемвы носили с собой оружие?

– Для самозащиты.

– От кого?

– От любого, кто мог причинить мне зло или угрожал бы этим.

– Раньше вы это делали?

– Нет.

– Почему же начали носить оружие теперь?

– Потому что мистер Олдрич приобрел его для меня.

Лицо судьи Киппена заметно побагровело.

– Мисс Чейни, – нарочито мягко сказал он, – вы уклоняетесьот ответа на вопрос. Суд может заставить вас отвечать, если сочтет нужным, но яхочу, чтобы вы перестали вилять и сделали это добровольно. Вы меня понимаете?

– Да, Ваша Честь.

– Так почему вы стали носить оружие?

– Потому что мне угрожали.

– Кто?

– Это имеет значение? – спросил Бергер, вновь вскакивая сместа. – А если это никоим образом не связано с настоящим делом? Допустим, речьидет о человеке совершенно постороннем? Не вмешиваемся ли мы в личную жизньмисс Чейни и не пытаемся ли получить от нее сведения несущественные и к делу неотносящиеся?

– Мисс Чейни сама на это напросилась, – буркнул судья. – Протестотклоняется. Отвечайте на вопрос, мисс Чейни.

– Мне угрожал Стив Меррил.

Зал замер. Судья, нахмурившись, разглядывал свидетельницу,просчитывая, по всей вероятности, возможные варианты развития взрывоопаснойситуации.

– Мисс Чейни, вы не могли бы рассказать, в чем конкретнозаключались угрозы?

– Стиву Меррилу нужны были деньги. Его требования с самогоначала были непомерными и абсурдными. Он позвонил мне в тот день, день своейсмерти, вскоре после полудня, сказал, что должен срочно расплатиться с долгами,и пообещал, что отзовет иск по пересмотру нашего развода, если я дам ему денег.

– Где же тут угроза? – спросил судья Киппен.

– Он угрожал раньше – когда выставил иск.

– Чем именно?

– Угроза была завуалированной. Он сказал, что мне не дожитьдо свадьбы с Мервином Олдричем, если я ему не уступлю.

– Что ж, – вздохнул судья Киппен, – дело скореезапутывается, чем проясняется. Думаю, нам не следовало вторгаться в этуобласть. Я сделал это только по просьбе обвинителя.

Гамильтон Бергер собрался уже было что-то ответить, нопередумал.

– Я хотел бы, чтобы суд поинтересовался у свидетельницыточным размером суммы, затребованной Стивеном Меррилом в день его смерти, –сказал Мейсон.

– Почему вы так ставите вопрос? – недоуменно поднял бровисудья.

– Потому что это может иметь значение.

– Не вижу, какое.

– Предположим, – сказал Мейсон, – речь шла о семи споловиной тысячах долларов.

– Ну вот, мистер Мейсон, вы опять намекаете на какие-то лишьвам одному известные факты, искусно избегая при этом опасности быть обвиненнымв инсинуациях, – покачал головой судья.

– Я сам задал бы мисс Чейни этот вопрос, если бы мнепозволили, – возразил Мейсон. – Но поскольку меня лишили возможности задаватьвопросы свидетелю непосредственно, я имею право предложить заняться этим суду.

– Суд задаст один-единственный вопрос и тут же объявитперерыв, – постановил судья. – Прочие ваши пожелания, мистер защитник,приберегите для следующего раза, сейчас суд не желает их выслушивать. Задаю вамэтот вопрос, мисс Чейни. Сколько денег просил у вас Стивен Меррил?

– Не просил. Требовал. Ему нужно было семь с половиной тысячдолларов.

В зале на несколько секунд воцарилась такая тишина, чтоказалось – можно было услышать, как пролетит муха. Затем судья Киппен с такойсилой стукнул молотком по столу, что рукоятка молотка треснула.

– Суд прерывает заседание до десяти часов завтрашнего утра.Секретарь, я возлагаю на вас личную ответственность за сохранность этихвещественных доказательств. Передайте их мистеру Редфилду и возьмите у негорасписку. Никому иному и пальцем не дозволяйте к ним притронуться. МистерРедфилд, вы тоже лично отвечаете за сохранность вещественных доказательств,пока они будут находиться в вашем распоряжении. Это все.

Судья встал и, сердито мотнув головой, направился к себе вкабинет.

Бейлиф открыл двери зала. Те, кто осаждал двери снаружи,пытаясь подслушать, о чем говорилось в зале, оказались отброшенными двернымистворками и хлынувшей наружу публикой. Не прошло и тридцати секунд, кактелефоны на этом этаже, а также этажом выше и этажом ниже были захваченырепортерами, лихорадочно набиравшими номера своих редакций, чтобы продиктоватьстенографам сенсационные сообщения.