Я почувствовал, как мои губы и язык начинают шевелиться сами по себе. Странное, непередаваемое ощущение. Нет, не странное – страшное. Жуткое. Когда ты не хочешь говорить, сопротивляешься всеми силами чужой злой воле – но говоришь…

– Я… д-дарю… «Бритву»…

Ледяные, скользкие щупальца всё глубже проникали в мой мозг, все грубее, бесцеремоннее было их движение, все ближе подползали они к той крохотной, незначительной мысли, которая замерла в своей паутине, словно муха, видящая своими фасеточными глазами приближение мерзкого паука…

– Да что ж это такое? – раздраженно произнес Валерий, продолжая тереть поврежденный глаз, которому до окончательного восстановления осталось совсем немного… и который вдруг от сильного нажима когтистого пальца распался в глазнице на две половинки и потек кроваво-бурой массой по уже почти полностью восстановившемуся лицу.

– Не понимаю… – удивленно сказал Валерий…

И вдруг замер на месте. Застыл как вкопанный. Потому что осклизлые щупальца наконец коснулись той крохотной мысли, того знания, которое я страшным усилием воли скрывал от воздействия псионика, ковыряющегося у меня в мозгу.

– Ничего не понимаю, – вновь проговорил Валерий, изумленно глядя уцелевшим глазом на свою руку, перепачканную содержимым второго глазного яблока. – И это всё оттого, что ты так и не прокипятил свой проклятый нож? Да при чем тут…

И тут он понял всё.

У меня больше не оставалось сил скрывать, словно снайперскую лёжку маскировать отвлеченными образами в уголках своей памяти странный факт моей биографии. Что был у меня в Зоне друг-мутант по имени Рудик, который как-то лизнул клинок моей «шестерки», оставив на нем несколько капель своей ядовитой слюны. Ну как ядовитой? Он как-то сам сказал про нее: «Разве ж это яд, который действует при температуре от плюс семидесяти градусов? Только в бане вражью силу травить, и то не факт, что подействует. В общем, считай, что обычные слюни».

Я честно собирался прокипятить отравленный клинок – чисто на всякий случай, чтоб самому не порезаться невзначай и не занести в рану субстанцию, от которой в бане, наверно, можно и помереть ненароком. Хотя когда я последний раз был в бане… В Зоне помыться ледяной и не очень радиоактивной водой и то за счастье. Может, потому и забыл я напрочь о своем намерении по факту незначительности опасности от такого яда.

Да и по идее давно он должен был дезактивироваться, самостереться с полированной поверхности клинка.

Получается, не стерся. Какая-то микроскопическая часть его всё же попала в башку монстра, разогретую аномальной энергией артефакта. И сработала.

Страшно.

И эффективно.

Я почувствовал, как невидимые оковы, стискивающие мое тело, слабеют. Валерий стремительно терял силы. Его лицо, только что почти восстановившееся, размягчилось и потекло по костям черепа, словно разогретый воск.

Но это еще была не победа…

Я понял, почувствовал, что сейчас, вот прямо сейчас Валерий ударит. Из последних сил. Чисто чтоб не одному идти по Серой тропе к Темному порогу Края вечной войны. Ему лишь нужна была одна секунда для того, чтобы собрать эти последние силы…

Я рванулся, словно та муха, почувствовавшая слабину паутины, протянул руку вверх, схватил «Бритву» – и рубанул сверху вниз, наискось, по расползающемуся лицу и единственному глазу, всё еще горящему алым пламенем…

Валерий покачнулся. Его разваливающиеся губы шевельнулись, и я расслышал слова:

– Эксперимент не удался…

Почти оголившийся череп монстра пересекла косая линия, отливающая небесной синевой. И вдоль этой линии начала медленно съезжать вниз верхняя часть головы Валерия. Миг – и на пол упал отсеченный кусок черепа, похожий на уродливую чашу, из которой вывалился на пол дымящийся черный фрагмент мозга. А следом рядом с ним лицом вниз рухнул наконец-то убитый монстр, со спины так похожий на обычного мертвого человека. Рухнул – и немедленно из-под пальто начала растекаться по полу полужидкая масса. Я помнил как действует ядовитая слюна Рудика. Не пройдет и минуты, как от тела Валерия останется лишь зловонная лужа. Поэтому я ухватил мертвеца за рукав, рывком перевернул, после чего рубанул «Бритвой» по груди, рассекая лезвием одежду и грудную клетку трупа…

Она и правда пульсировала в такт судорожным сокращениям стремительно разлагающегося сердца. Золотая змейка, обвившая его и бьющаяся с ним в такт. Хотя нет… Валерий умер. Это просто древний страшный амулет, сокращаясь, пытается реанимировать мертвеца, которого он накачивал при жизни черной энергией зла…

С этим надо было заканчивать, раз и навсегда. Особенно сейчас, когда золотая змейка наконец прекратила дёргаться и, повернув крошечную острую головенку, уставилась на меня красными рубиновыми глазками, пылающими тем же адским огнем, каким горели глаза Валерия.

Я понимаю, что всё это могло мне просто показаться. Оно и неудивительно, ибо я до сих пор чувствовал омерзение от прикосновения чужой ментальной энергией к моему мозгу, который прям физически хотелось вытащить из черепной коробки и хорошенько отмыть. Я всё понимаю. Но я не имел права рисковать своим городом и своей планетой, оставляя на земле этот – чего уж скрывать – безумно красивый древний артефакт. Поэтому я размахнулся снова – и рубанул «Бритвой» по золотой змейке, отсекая золотую голову от тела…

Это я так думал, что отрублю башку у мелкой красноглазой твари, и на этом дело закончится. Но оказалось, что всё не так просто…

Едва лишь клинок «Бритвы» коснулся артефакта, как яркая вспышка резанула меня по глазам. В кисть руки, сжимавшей рукоять ножа, словно током ударило – да так, что я отлетел на несколько метров, проехавшись спиной по гладкому зеркальному полу. Даже полежать пришлось на нем несколько секунд, дожидаясь, пока мое тело не перестанет трястись словно в лихорадке.

Но – перестало, и довольно быстро. Я поднялся на ноги…

Там, где лежало быстро разлагающееся тело Валерия, теперь была неглубокая, но обширная воронка, выжженная в зеркально-плиточном полу. От воронки во все стороны расползались трещины, а ее края были оплавлены. М-да, теперь ремонтной бригаде придется изрядно повозиться, восстанавливая изначальное великолепие дорогого пола.

Я перевел взгляд на нож, который держал в руке.

Жесть жесточайшая…

Клинок моей «Бритвы» был абсолютно черным, будто закопченным, словно его долго держали над костром. Я провел пальцем по его поверхности… Бесполезно. Чернота въелась в клинок намертво, но при этом поверхность «Бритвы» оставалась идеально гладкой, словно адская копоть проникла, просочилась в мое оружие – и осталась там навечно.

Что ж, друзей надо принимать такими, какие они есть. «Бритва» в очередной раз спасла мне жизнь. И если сломанную в нескольких местах «шестерку» уже не починить, то, может, попозже я придумаю, как отчистить от этой пакости мое оружие.

Я сунул «Бритву» в ножны и подошел к Лютому. Вернее, к мутанту, в которого превратился мой Лютый.