— Это вам, прекрасная дама! — и подносит цветы к лицу Катуар.

Она ахает, отворачивается. Я выхватываю букет из рук подлеца, кидаю в сторону, под ноги великой актрисы из пятого сезона сериала «Любовь и бедность навсегда». Катуар чихает.

Я встаю, приподнимаюсь на носки, чтобы достать до мыльного уха Пезделя:

— Быстро уйди.

— Как вам будет угодно. Но мы еще встретимся. Это будет оглушительная встреча.

Надо молчать, гладить Катуар по волосам и молчать. Но пакостник-драматург требует продолжения банкета.

— Катуар, не волнуйся, птица моя. — И к Пезделю: — Вы там в Сочи теракт задумали, гражданин? Хотите взорвать гостиницу «Перл»? Валяйте. Рассказать вам, в каких точках надо закладывать гексоген, чтобы здание рухнуло с полной гарантией? Эти секреты мне теперь не нужны, готов отдать.

— Мы сами владеем всеми нужными технологиями, господин Энде, будьте покойны!

— Вы обознались — я не Энде.

— А кто же, позвольте узнать?

— Саша Романов.

— Упс, какой реприманд!

— Да. Так всем и передайте, когда пойдете на эшафот.

— Надеемся узреть и вас на красной дорожке к нему! За мной, господа!

Катуар отнимает от глаз несчастную мятую салфеточку, глядит на меня, смеется:

— Он словно знал, что у меня аллергия!

— Может, утопим его в Сочи?

— Лучше закопаем в песке.

— Договорились. Принести тебе вина?

— Давай. Белого. Разбавь немного водой. А я пока найду в своей сумочке сыр, специально припасла для тебя как успокоительное, теперь все им пропахло!

Едва я поднимаюсь, меня настигает голос из прекрасного далека.

— Как я рада тебя видеть!

Проклятый аэропорт, вместилище неотпетых душ. Кто там? В малиновом берете ко мне тянет руки Румина. Грудь мучается под розовой майкой, но живот почти на свободе, пупок на уровне моих глаз, прицеливается. Я не видел ее одиннадцать лет, со дня свадьбы, когда она вдохновенно играла роль Хташиного свидетеля, отрывая под столом пуговицы немецких брюк Бурново.

— Как же я рада тебя видеть! Ты не узнаешь меня?

О, Румина-скотина, где были твои руки, твои груди и живот, когда я страдал под одеялом в маленькой зимней комнате общаги?

— Не узнаешь? Сашка!

— Узнаю. Куда пропала твоя щель между зубами?

— Давно уже! Я зубы новые сделала. И грудь. Мне уже не восемнадцать. Но это неважно. Сашка! Я же знаю, что ты теперь великий сценарист! — Она не замечает ядерного излучения Катуар, только позже обратится к врачам, глупая. — Когда мне сказали, что Марк Энде — это ты, я чуть не кончила, честно! А я теперь уже настоящая актриса. Сейчас снимаюсь в одном сериале на одном канале…

— В главной роли, надеюсь?

— Нет, Саш, пока не в главной. В главной — жена продюсера. Сам знаешь, как это у них. А может, ты для меня напишешь?

— Румина, не буду тебя обманывать. Не напишу. Никогда. Познакомься, это моя Катуар.

Румина кивает Катуар, обмеривая ее, как матерый столяр-гробовщик.

— Вы тоже актриса? — уныло спрашивает Румина.

— Я — несостоявшаяся диалогистка.

— Кто? А, я знаю, кто такие диалогисты! Ой, Саш, наш Бурново-то!

— Что с ним?

— Сделал тут мне предложение! Мужику уже 65 лет, а все черти пляшут.

— Я очень рад за вас.

— На хрен мне сдался старый историк? Я же актриса! Саш, а проведи меня по красной дорожке, что тебе стоит?

— Мы пойдем по ней с Катуар. Я бы вообще сидел в баре в этот момент, но Катуар требует.

Катуар бьет меня мягкой ладонью по колену:

— Я не требую, я хочу там быть с тобой. Вот и все.

Румина смеется, тронув берет алыми ногтями дракона:

— Сань, так пойдешь с двумя красивыми телками, разве плохо?

— Могу тебя познакомить с Борисом Мельхиоровичем, он на фестивале отвечает за телок, он тебя и поведет.

— Познакомь!

— При условии, что ты скажешь мне — кто был заказчиком тех фильмов. Ты наверняка знаешь.

— Исторических? — Румина хихикает.

— Да, воистину исторических.

— Я знаю. Но не скажу. Эти люди сейчас сидят там! — Румина указывает отточенным пальцем вверх. — А я, дура, спала с ними и хоть бы что поимела. Сейчас бы ездила в кадиллаке на собольем меху, если б догадалась, как они поднимутся.

Катуар склоняет голову, волосами щекочет мои губы, улыбается:

— Не волнуйтесь, Румина… Ведь вы Румина?

— Да. Вы меня в сериале видели?

— Не видела. Догадалась. Не волнуйтесь. Вы еще молоды. Ваш соболь еще бегает по тайге.

Румина кивает:

— Надеюсь. А ты красивая. Ну, увидимся! Тут где-то Мир Мирыч ходит с женой, он новый фильм снял, называется «Духовная жажда». Так пусть меня хоть виски напоит, импотент несчастный!

И уходит, чуть грустная, в мыслях тревожных о зоне бикини и целлюлите, который сгубил ее юность.

«Какая смешная», — думает Катуар, и я молча с ней соглашаюсь.

— А вина уже не хочу, — произносит она вслух.

Здесь прервем, Бенки, гул аэропорта — мы с Катуар очень устали. Мы сидим молча, глядя друг другу в глаза. Камера катится вокруг нас на услужливых рельсах, оператора чуть тошнит от вращенья, но он доволен кадром и терпит.

Может быть, тут остановиться уже? Дальше сюжета не будет? Все написано, и песок весь истрачен. Аэропорт — давно проверенное место для финала, идеальный локейшн, как сказал бы Йорген с усмешкой.

— Марк… Или как там тебя теперь?

Нет, не дадут мне закончить. Помяни Йоргена, и он появится. Стоит с праздной трубкой в зубах, не курит, но дышит сквозь нее, опытный водолаз.

— Ты все-таки крепко подумал? Вазген же нас с тобой в коньяке утопит, ну!

— А мне это уже безразлично.

Мимо на тележке грузчика, сидя на шести чемоданах, проплывает женщина в зеленом атласном платье, с пархатой собачкой на тонких руках. Йорген оглядывает ее с печалью старого матроса. Спрашивает меня:

— Ты не знаешь, кто это? Всюду ее вижу, но кто такая, понятия не имею.

— Я тоже.

— Черт с ней. Так давай все-таки ты соберешься и сделаешь вторую серию.

— Не сделаю. Прости. Хуже того, на семинаре в Сочи я не буду рассказывать о том, как надо убивать блондинок.

— А о чем? Думаешь, от тебя стихов ждут?

— Почему нет?