— Слушай команду — противогазы наде-вай!

Солдаты торопливо полезли в висевшие на боку холщовые, защитного цвета сумки, вытащили противогазы и дружно натянули на лица. Соколов выждал и гаркнул:

— Противогазы снять, убрать в мешки. Показалось, что немцы иприт пустили, а это бравый солдат в портки насрал!

Теперь хохотали все, даже Джунковский не сумел сдержать улыбку.

Соколов обратился к крикуну:

— Когда еще оскорбить командира дивизии захочется, прежде сходи в сортир. На место бегом — марш! — И не удержался, врезал крикуну ногой под зад. Тот понесся как угорелый.

Снова громкий хохот прокатился по солдатским рядам. (Позже выяснилось, что это бывший каторжник, убийца, освобожденный амнистией Временного правительства и направленный большевиками в армию для ведения агитации.)

Из солдатских рядов послышалось:

— Это Пономаренко, паразит он!

— Все агитацию разводит, дескать, начальство слухать не надо!

— Их тут гнездо шпионское, еще дружки евонные…

Соколов вытянулся перед Джунковским:

— Ваше превосходительство, разрешите к солдатам обратиться?

Джунковский глядел на приятеля с подозрением, однако сказал:

— Обращайтесь, полковник Соколов!

Гений сыска повернулся к солдатам, смотревшим на него с собачьей преданностью. Крикнул таким голосом, что вороны с карканьем поднялись с дальних деревьев:

— Доблестные защитники Отечества! Война всем надоела. Вы ведь хотите домой, к бабам и детям?

— Хотим, господин полковник, хотим! — загалдели ряды.

Соколов продолжал кидать в серую толпу слова, которые легко доходили до истерзанных сердец.

— Германия воевать не может. Малейший нажим — она упадет перед вами. Упадет на колени. Ее богатства станут вашими. Но почему против победы выступают боль шевики-агитаторы? Ну, кто правильно скажет, тому… — полез в карман, вытащил пачку дорогого табака, — тому «Золотое руно». Отвечай!

Толпа мгновение молчала, потом раздались азартные крики:

— Шпиены они германские!

— За деньги агитацию разводят!

Соколов радостно улыбнулся:

— Правильно говорите, за немецкие деньги разлагают армию. Пачка табака у меня одна, отдам тому, кто отозвался первым. — Поманил к себе солдата с обмотанной кровавым бинтом головой. — Как фамилия?

— Рядовой разведвзвода Козлов.

— Табак солдату разведвзвода Козлову! — Протянул «Золотое руно». Продолжил речь: — Агитаторы — враги гораздо страшнее тех, что сидят во вражеских окопах. Ваша задача — выявлять эту рвань продажную и докладывать начальству — прямиком в штаб. За это ждет вас награда, а главное — скорейшая победа и возвращение домой. — Выдержал паузу. — Славные сыны России, вашему комдиву генлейту Джунковскому — ура!

По рядам прокатилось дружное «ур-ра-а-а! ур-ра-а-а!».

Соколов поспешил вернуться к своему коню, вспрыгнул в седло.

Джунковский дождался гробовой тишины, дал команду:

— К церемониальному маршу — товсь! Слева направо побатальонно — марш!

Оркестр грянул «Марш славянки», солдатские лица просветлели, и весь полк со всеми командами продефилировал мимо своего славного дивизионного командира. Солдатам было стыдно за свое неразумное прошлое, за то, что поверили врагам, и теперь отличной выправкой они желали хоть каким-то образом загладить вину.

Джунковский мысленно перекрестился: «Слава Тебе, Господи! Обошлось без открытого бунта. Надо все полки объехать. Это отрезвляет солдат, снижает действие большевистской пропаганды. Только Соколова, на всякий случай, больше брать с собой не буду — очень он непредсказуемый!»

…В тот же день, под вечер, пришел награжденный табаком Козлов. Он назвал пятерых «германских шпионов». Затем в течение двух дней явилось семь ходоков, которые выявили еще нескольких агитаторов. Все подозреваемые были задержаны для допросов. Был отловлен один германский агент, а пятерых судили за враждебную пропаганду.

После обеда Соколов улегся в постель, но спать ему пришлось не более трех минут. Его разбудил стук. В дверях стоял адъютант Джунковского. Приставив руку к козырьку, доложил:

— Господин полковник, вас приглашает к себе Владимир Федорович — срочно!

Соколов быстро оделся и предстал пред очи Джунковского.

— Что случилось?

— Поздравляю! Мне удалось убедить командира воздухоотряда полковника Ильченко, он приглашает тебя, граф, лететь на самолете.

Соколов испытал прилив радости. Джунковский добавил:

— Тебя, граф, сейчас проводят на базу воздухоотряда. К сожалению, не приду проводить тебя в полет — дел выше головы. Только прошу — не рискуй жизнью! — Расплылся в широкой улыбке. — И еще приятная новость. — Взял со стола блокнот, заглянул в него. — Тебе знаком судебный фотограф Ирошников?

Соколов удивился:

— Юрий Павлович? Друг и коллега, сколько мы с ним переловили всякого рода разбойников, сколько раз гуляли в трактире Егорова, что в Охотном ряду! А почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Делал я нынче объезд Пятнадцатой стрелково-артиллерийской дивизии. Командир ее — полковник Стефан Поступальский, отчаянный и толковый. И вдруг он меня спрашивает: «Простите, вы ведь были в хороших отношениях с гением сыска Соколовым?» — «А почему вы меня об этом спрашиваете?» — «Дело в том, что граф служил в сыске вместе с моим зятем Ирошниковым, много о гении сыска рассказывал, разумеется, с восторгом! Я заочно полюбил этого русского богатыря!» Отвечаю Поступальскому: «Могу вам сообщить — Соколов находится в нашей дивизии!» Поступальский так и подпрыгнул от радости: «Как бы познакомиться с Аполлинарием Николаевичем? Я берег до дня своего рождения бутылку шампанского, так подарить ее хочется этому герою!»

Соколов с удовольствием отозвался:

— Шампанское хорошо, а пострелять Поступальский мне позволит?

Джунковский ответил:

— Скажи, что я присоединяюсь к твоей просьбе. Таблица стрельбы у полковника, разумеется, есть. Попробуй поразить склад с боеприпасами. Как раз у них был подвоз. Наши с воздушного шара наблюдали, как немцы позавчера ящики втаскивают и множество подвод было рядом. Готовятся к обороне.

— Бомбить пробовали?

— И бомбили, и из пушек обстреливали. Ну, немцы не дураки, там у них такие накаты сверху — ничего не берет.

Соколов заинтересовался:

— А если партизанскую вылазку устроить? Я с удовольствием бы рванул их боеприпасы…

Джунковский с выражением безнадежности махнул рукой:

— У немцев охранение хорошо поставлено. Если и доберешься до первой линии, то увязнешь дальше — там глубоко эшелонированная и мощная оборона. Склад боеприпасов охраняют так, словно это национальная святыня: колючая проволока, многочисленная стража.