– Выходит, влюбилась все-таки? – тихо спросил дан Кражич и повернулся, пристально вглядываясь мне в глаза.

Я не шелохнулась.

– А если я тебе предложу остаться со мной? – напряженно произнес он.

Я вздрогнула от неожиданности и почувствовала, как щеки опалило жаром. Это что же, меня теперь доступной считают? Шлюхой, которой все равно с кем спать?

– Не бойся, не обижу. Все у тебя будет – и деньги, и одежда справная, и жизнь сладкая.

Я посмотрела на дана, вскочила со стула и бросилась к двери. Мать-Создательница, стыдно-то как! Неужто всякий теперь во мне только гулящую девку видит?

– Стой! – крикнул дан Кражич. – Да стой же ты!

Он легко догнал меня и дернул за руку.

– Дурочка, ну куда ты пойдешь? Ты хоть понимаешь, как опасно за стенами замка? Да тебя же любой обидеть может, а ты даже ответить не способна!

Он встряхнул меня, пытаясь заглянуть в глаза, но я вырвалась и прислонилась спиной к стене, вытянув руку и не позволяя дану приблизиться.

– Значит, все решила, – понял управляющий.

Он постоял немного, глядя на меня с высоты своего роста, а потом резко развернулся, подошел к шкафу, порылся в нем и вернулся, неся в руках мои документы и какой-то мешочек.

– Вот, держи, – протянул их мне. – Твои бумаги и деньги, что за два года работы причитаются.

Лицо его потемнело, болотная зелень глаз подернулась ледяной коркой.

– Только зря ты бежишь, – голос управляющего звучал надтреснуто. – От себя ведь все равно не уйдешь.

Он махнул рукой и уставился куда-то поверх моей головы, а я глядела на могучую фигуру управляющего, на руки его мозолистые, к мечу привыкшие, на простое, дышащее силой лицо… И так мне его жалко стало! И рану, что женской рукой нанесена была и до сих пор кровоточила, как свою ощутила.

Не сдержав эмоций, подошла к дану и погладила его по плечу.

– Что? – посмотрел он на меня. – Пожалела? Не нужно.

Управляющий криво улыбнулся и накрыл мою ладонь своей.

– Береги себя, девочка, – тихо сказал он. – И от дознавателей подальше держись, они по всей округе рыскают, легкую добычу ищут.

Дознаватели… А ведь они под арна копают. Повод хотят найти, чтобы его уничтожить.

Я вернулась к столу и дописала на обороте листа все, о чем меня Зданич спрашивал. А потом свернула бумагу и подала ее управляющему.

– Что там? – спросил он, но я показала, что это не срочно и поклонилась.

– На кухне еды собери, передай, что я разрешил, – сказал дан Кражич и добавил: – Что ж, прощай, Илинка. Вряд ли когда увидимся.

Дан порывисто обнял меня и подтолкнул к двери, а на меня такой тоской повеяло, что горько стало. Хороший человек дан Кражич. Только душа у него раненая, одинокая. И некому эту рану залечить. Если бы у Златки любви и мудрости хватило…

– Иди уже, – видя, что я застыла на пороге, резко сказал управляющий. – Или передумала? – в его голосе послышалась надежда.

Я помотала головой и выскользнула за дверь.

До Стобарда добралась ближе к ночи. Всю дорогу шел дождь – нудный, моросящий, – и полотняный плащ, который я накинула поверх платья, вымок до нитки.

Городские ворота оказались закрыты, но калитку ещё не заперли на засов, и я смогла попасть внутрь, на темную и извилистую центральную улицу. Из окон выходящих на нее домов падали тусклые отблески света, а из открытых дверей кабачков и гостиниц долетал звон посуды и аромат жареной картошки и шкварок. Я почувствовала, как рот наполнился голодной слюной.

– Посторонись! – послышался надменный голос, и по улице промчалась карета, обрызгав меня с ног до головы грязью. Я мысленно выругалась и свернула к ближайшей гостинице. Времени на то, чтобы выискивать заведение потише и поприличнее, не было. Да и не примут меня в дорогих постоялых дворах, туда простолюдинам вход заказан.

Я потянула на себя тяжелую дверь, вошла в теплое, пропахшее квасным хлебом и тушеной капустой помещение и огляделась. Зал был до отказа заполнен самыми разными людьми. Кто-то сидел за длинным, вытянутым вдоль стены столом, и ел похлебку, кто-то устроился у камина и раскуривал трубку, кто-то громко храпел на лавке, что стояла у противоположной от входа стены. А прямо в центре возвышалась небольшая стойка, за которой дремал толстый, неприветливый на вид, гостинник. Одутловатое лицо его заросло темной щетиной, сальные волосы свисали вдоль выступающих щек неопрятными сосульками, нижняя губа некрасиво отвисла, открыв белесую десну.

– Чего тебе? – увидев меня, набычился хозяин гостиницы и резко добавил: – Милостыню не подаем!

Я помотала головой, показывая, что не собираюсь просить подаяние, и достала заранее приготовленный ньер.

– Ишь ты, – недоверчиво пробормотал гостинник. – Настоящий?

Он подслеповато прищурился, разглядывая монету, потер ее и зычно гаркнул: – Ратка! Поди сюда!

На его зов откуда-то из-за стойки вылезла худая, замызганная девчонка.

– Чего? – недобро зыркнув на меня, спросила она.

– Отведи дану наверх, – велел гостинник.

Он сунул ньер в карман и изобразил подобие улыбки, обнажив остатки кривых зубов.

– В комнату, где Гашка померла? – переспросила Ратка.

– В нее.

– Так там еще тюфяк не поменяли, – буркнула девчонка и перекинула на плечо тонкую длинную косицу, кончик которой был похож на унылый крысиный хвост.

– Вот и поменяй, чего глазами лупаешь? У-у, бездельница!

Гостинник замахнулся на служанку грязной тряпкой, и это так напомнило Салту, что мне не по себе стало. – Отродье сварново, – ругнулся мужик и повернулся ко мне. – Ужинать тут будете али в номер принесть? – он снова попытался улыбнуться, рассчитывая выжать из меня ещё один ньер, но я покачала головой, показывая, что еда мне не нужна.

Гостинник недовольно насупился.

– Чего встала? – вызверился он на девчонку. – Веди давай!

Мужик добавил пару крепких словечек и отвернулся, мигом потеряв ко мне всякий интерес.

– Идемте, что ли, – буркнула служанка.

Она, не оглядываясь, поплелась к лестнице, и я, подхватив заляпанный грязью плащ, отправилась за ней. Жалкий хвостик косы бился у меня перед глазами, мелькая меж худых, обтянутых застиранным платьем лопаток. Когда-то платье было ярким, васильковым, нарядным, а сейчас от него осталась лишь тусклая нелепая тряпка. Вот и в жизни так. Все, что поначалу ярким и живым кажется, потом вот в такую застиранную тряпку превращается.

Комната, в которую меня привела служанка, оказалась крошечной каморкой. В ней помещались только узкая кровать, прибитый к стене обломок доски, заменяющий стол, таз для умывания да кувшин с водой.