Ланн схватил ее и прижал к себе так резко, что корзина выпала из ее руки и фрукты раскатились по площади. Горло сдавило и объяснить что бы то ни было он в ближайшие минуты просто не в состоянии, а Сайдири всегда может исчезнуть быстрее, чем он успеет что-то предпринять. Если она только останется, он будет извиняться за эти слова до тех пор, пока она либо не простит его, либо не умрет от старости.

Склонность к риску, нечеловеческое упорство, готовность пожертвовать собой и преданность интересам людей, которые живут рядом. Она не похожа на его жену, она похожа на него самого! И все это время, черт бы его побрал, он этого не видел!

— Ты меня задушишь! — прокряхтела она, но не сделала ни единой попытки освободиться.

Рассмеявшись ей в плечо, Ланн немного ослабил хватку, но и не подумал ее отпускать.

— Слава Иомедай, мы оба знаем, что ты от этого не умрешь, — севшим голосом напомнил он.

Сайдири ткнула его пальцами под ребра, он вздрогнул, но все равно ее не отпустил.

— Ты — самый ужасный монгрел на свете, — проворчала она и обняла его в ответ. — Кто знает, может, по Ее меркам я уже достаточно хороша, чтобы сдохнуть? Давай не будем проверять…

Они могли бы долго так простоять, потому что сбегать она явно не собиралась, но через минуту или две Ланн начал различать в толпе перешептывания и пришлось вернуться в реальность.

— Они все… пялятся, да? — не поднимая глаз, тихо спросил он. Люди везде одинаковы: что в Дрезене, что здесь — нельзя просто посмотреть на однорогого покрытого чешуей парня, который обнимает красивую женщину, и не сказать по этому поводу ничего остроумного.

Сайдири повернула голову так, чтобы видеть окружающих, и через несколько секунд ответила:

— Не все, только местные. И, кажется, они рады за тебя.

Вот это плохо. Ланн был готов поклясться, что любопытные взгляды деревенских через какое-то время прожгут в нем несколько больших дырок. Всего за неделю его довел до белого каления один-единственный жрец, а тут целая деревня дружелюбно настроенных соседей! И это они еще не начали вопросы задавать! Надо убираться с площади, пока никто не вспомнил, зачем еще, кроме соревнований, проводят День Лучника.

С неохотой отпустив Сайдири, он подал ей упавшую корзину и принялся собирать фрукты так быстро, как только мог. Виновато улыбнувшись, она к нему присоединилась и между делом сказала, что только на этой неделе вспомнила о вещах, которые ей на самом деле нравятся. Конечно, она знала, что гранаты существуют, но в последние десять лет это не казалось важным настолько, чтобы отправиться в Дрезен и заплатить за них.

— Ну, они действительно ничего, — пробормотал Ланн, выпрямился и, положив на место последний фрукт, беспокойно оглянулся на приближающуюся знакомую старушку. Проклятье! Тут дело пирогами не ограничится! — Только шкурка горькая…

— Ты что их вместе со шкуркой ешь? — недоверчиво изогнув бровь, уточнила Сайдири.

Ответа она не получила, потому что почтенная старая леди по имени Адала завела долгий монолог о том, какой Ланн хороший мальчик и как юной леди с ним повезло. То, что как мальчику, так и юной леди давно перевалило за тридцать, старушку совершенно не волновало. Воспитанная на идее о почтении к старшим, Сайдири не могла ее прервать — с точки зрения имперцев это было бы вопиющей грубостью. Или ей просто нравилось смотреть, как краснеет та половина его лица, которая не зеленая.

Отговорившись какой-то чушью о том, что ему срочно нужно показать деревенские достопримечательности своей давней, хорошей, лучшей в мире подруге, Ланн недвусмысленно потянул Сайдири за рукав, однако Адала строго напомнила, что невежливо уходить, не представившись.

— Меня зовут Ясмин, — улыбнулась командор и вежливо поклонилась перед тем, как уйти. Называть деревенским настоящее имя было бы крайне неосмотрительно с ее стороны, здесь его слишком многие помнят.

Стараясь больше не встретиться ни с одним болтливым соседом, Ланн быстро пробирался сквозь толпу приезжих в надежде выбраться оттуда как можно скорее.

— Тебе нравятся цветы? — на ходу спросил он. — Я думал, ты их ненавидишь.

— С чего ты взял? — рассмеялась она. — Их в пустыне не очень-то много, и цветущее дерево — это чудо, при виде которого следует прервать любое путешествие, заварить себе чаю и любоваться видом до тех пор, пока солнце не сожжет последний лепесток. Обычно ждать приходится недолго.

Ланн остановился, как вкопанный, так что ей пришлось остановиться тоже. Во-первых, он сделал такой вывод, потому что видел, как она приказала выбросить сотни алых цветов. Во-вторых, это была не она, а в-третьих…

— Что? — вскинула брови она, как только Ланн развернулся и посмотрел на нее.

— Когда ты в последний раз смеялась, тебя суккуба подменила.

— Хм, — улыбнулась она и бросила взгляд на толпу веселящихся людей, — могу доказать, что это не так, но придется сначала уйти отсюда.

— Звучит совершенно не подозрительно.

— Когда ты стал таким параноиком?

Где-то между лезвием ее ножа и логовом демонов, например? Когда даже отдохнуть под деревом нельзя спокойно без того, чтобы огромная туша с гигантской алебардой не попыталась разрубить его пополам? Да он даже во время войны таким дерганым не был!

— Ты издеваешься, да?

— Да, есть немного, — подняв руку к затылку и запустив пальцы во вьющиеся волосы, смущенно подтвердила она. — Ты сердишься? Я просто отвратительно шучу. — Она подняла на него блестящие черные глаза и толпа вокруг просто перестала существовать. — Если бы я хотела тебе понравиться, что бы мне нужно было делать?

А что, так можно было? Просто взять и спросить? И не пытаться воспроизвести какое-то подобие местных ритуалов, о которых ты понятия не имеешь, и ночей не спать, панически боясь, что это не сработает? Обалдеть!

— А-э… — растерянно протянул он. — Ничего.

Но это неправда. Ему нужно чертовски много — ему нужна вся ее жизнь! Для женщины, которая провела десять лет в попытках ни к кому не привязаться это может быть слишком.

— То есть… ты могла бы делать то же, что и всегда… мы могли бы охотиться вместе. На кого-нибудь, знаешь, покрупнее кабана, — нервно усмехнувшись, он мотнул головой на запад, туда, где остался храм Паллары, и почувствовал, что в легких не хватает воздуха. — И ты — ох — могла бы как-нибудь остаться на ужин.