Да, статус премьера многое менял в жизни человека. В Ледуме, где уже почти обожествили своего бессмертного лорда, он считался крайне почётным, однако Себастьяну со стороны всё виделось немного иначе. Знаменитая чёрная лента из какой-то особой ткани, мягкой и гладкой, как шёлк, и при этом не знающей износа, рождала у ювелира чёткую ассоциацию с ошейником.

Иными словами, премьер представлялся сильфу личной вещью правителя. Любимой, ценной, но всё-таки вещью, до которой не имел права дотронуться никто, кроме хозяина. Было в этом что-то от пережитков рабовладения.

С другой стороны, все жители Ледума и без того официально принадлежали лорду-протектору, хотя и считались номинально свободными. Юристы и общественные демагоги тактично называли это «добровольной платой за защиту»: в любой момент времени лорд мог сделать с любым жителем города всё, что заблагорассудится, независимо от факта, преступил тот в чём-то закон или нет. Правосудие – отдельно, а воля правителя – отдельно, и она превалировала над силой закона.

Но люди в Ледуме не были равны даже в этом. Полноправные и неполноправные граждане принадлежали лорду-защитнику безраздельно, даже находясь в других городах. Лица без гражданства, бродяги вроде Себастьяна, не имели вообще никаких прав и принадлежали ровно до тех пор, пока находились на территории Ледума. Лица, имеющие гражданства других городов, но проживающие в Ледуме, могли рассчитывать на покровительство своих лордов. На практике же за своих жителей вступались только дипломаты Аманиты, да и то если случай был действительно важный и позволял рискнуть и без того непрочными связями со второй столицей.

Такая же система действовала во всех городах Бреонии. Конечно, принадлежность правителю можно было назвать условной, но тем не менее она была закреплена в юридическом праве еще с давних времён. В последнее время лорды-защитники крайне редко пользовались правом абсолютной власти, охотно поддерживая идеи общественного развития, просвещения и социального гуманизма – пусть больше на словах, чем в реальных действиях.

Единственным исключением были адепты святой службы. Эти религиозные фанатики добровольно отказывались от большинства прав и свобод светского общества: не владели землёю и собственностью, не имели личного жилища, не проживали длительное время в одном полисе, меняя место пребывания по приказу вышестоящих братьев, и не претендовали на защиту лорда-протектора. Жизнь, свобода и всё, что было у инквизитора, принадлежало святой общине.

Каждый из них, будучи рождённым на территории города, мог претендовать на получение неполноправного гражданства, но Инквизиция предпочитала стоять особняком, живя по своим собственным законам.

Когда-то, пару поколений назад, общими усилиями власти многих городов попытались было урезонить носящих серебряные фибулы и взять их под контроль. Замысел-то был богатый, но исполнение подкачало: реализация его привела к масштабным стычкам с отрядами инквизиторов из Пустошей, вовремя подоспевшими на выручку собратьям.

Инквизиторы, постоянно живущие в Пустошах, – не чета городским. Жизнь за стенами тяжела и сурова, и истреблять приходится не беспомощных Искажённых, а хитрых и опасных нелюдей. В общем, после долгих кровопролитных боёв, изрядно недосчитавшись солдат и средств, правители вынуждены были отступиться. Приструнить Инквизицию так и не удалось: как спрут, организация опутала своими щупальцами всю Бреонию. Постепенно люди привыкли к этим самопровозглашённым хранителям чистоты человеческой расы, да и лорды, убедившись, что деятельность святой службы не несёт в себе опасности для их режимов, оставили инквизиторов в покое. Противостояние закончилось, сменившись холодным, настороженным нейтралитетом.

…И всё же чёрная лента выделяла её носителя из прочих людей. Она была словно угрожающая, зловещая метка, знак принадлежности высшему существу. В представлении свободолюбивого сильфа это казалось до крайности унизительным, хотя ещё более жалкими в его глазах выглядели люди, шарахающиеся от премьера как чёрт от ладана, боясь вызвать высочайшее недовольство.

Кристофер отдыхал не без охраны. Не сразу ювелир увидел, что в зале присутствуют посторонние: крепкие вооружённые люди, откровенно наблюдающие за гостями. Их повадки и движения выдавали охотников – уж этого брата Себастьян за свой век навидался. Присмотревшись внимательнее, ювелир приметил и других из числа пришедших сюда не развлекаться. Эти были практически незаметны: размытые силуэты почти сливались со стенами и тенями от колонн, лиц не разглядеть. Они пристально следили за происходящим. Оружия при них не было видно, но ювелир мог поклясться, что оно имеется: от наблюдателей тянуло опасностью так ощутимо, как тянет холодом из щелей в окнах. Кто бы это мог быть? Агенты особой службы? Но почему так много?

Такое ощущение, что обычных гостей тут и нет.

Охотники и агенты тем временем усиленно делали вид, что не замечают друг друга, а на их лицах и в движениях читалась странная враждебность.

Шестое чувство настойчиво зашептало, что задерживаться здесь не стоит. Себастьян нахмурился. Неужели затевается какая-то операция? Вот невезение – заявиться в «Шёлковую змею» именно тогда, когда она битком набита врагами! Шансы выбраться живыми, и без того довольно призрачные, стремительно таяли. Ничего не замечавшая София меж тем восторженно, во все глаза, наблюдала за представлением. Украдкой бросив взгляд на сильфа, Искажённая быстро допила свой бокал с вином и незаметно поменяла его на нетронутый бокал спутника.

Надо сказать, в «Шёлковой змее», как в заведении самого высокого класса, для каждого сорта и типа спиртного предназначались специальные бокалы. Как известно, без достойной посуды напиток теряет всю свою прелесть и гармонию, искажается его благородный аромат и вкус. Заказанное Себастьяном после аперитива выдержанное красное сухое подали в пузатом винном графине – декантере, предназначенном для того, чтобы освободить вино от осадка и обеспечить предварительное соприкосновение с воздухом. Только затем привередливый напиток был разлит по бокалам. В классических ёмкостях большого объёма легко могло поместиться содержимое целой бутылки, однако, согласно правилам винного этикета, наполнили их ровно на одну треть. Изящные фужеры на удлинённой ножке были изготовлены из стекла с добавлением платины, что делало их значительно более прозрачными и прочными, чем более дешёвые бокалы. Формой округлые ёмкости напоминали нежный бутон тюльпана: широкая чаша чуть сужалась кверху, не давая улетучиться тонкому аромату.

Себастьян мимоходом глянул на поверхность напитка, окрашенного в рыжеватые полутона цвета глиняной черепицы, гранатовыми переливами мерцающего в руках у Софии. Должно быть, девушка впервые имела возможность насладиться столь дорогостоящим старым вином, с его немного выцветшей палитрой, но обогащённым, терпким вкусом.

Ну что ж, хоть кто-то доволен.

В это самое время в ложу Кристофера, откинув резко взвившийся полог, вошёл человек. Ювелир как-то упустил его появление, увлёкшись созерцанием необычной аудитории и изрядно разомлевшей спутницы. Мужчина возник неожиданно, словно материализовавшись ниоткуда уже у самой ложи главы ювелиров. Себастьян никогда прежде не видел его.