Злость вряд ли была адресована именно нам, по крайней мере не наибольшая ее часть. Я бездумно скосила глаза в сторону и не разглядела кашевара – сообразительный актер, едва освободившись от опеки лисицы, первым делом унес ноги, в чем был очень даже прав. Любой умный человек предпочел бы оказаться подальше от эпицентра взрыва, который перемещался вместе с ректором и почти достиг точки своего апогея. На этом, конечно, история не закончится, но теперь именно от меня требуется погасить огонь.

Но я растерялась, с чего начать – настолько ощутимо росла ярость в глазах ректора. Он сначала смотрел на меня: как только ступил в этот зримый круг – неотрывно смотрел на меня, но переведя взгляд на Сата, сильно вздрогнул. Шагнул к нему, потянул длинные пальцы к кровоподтеку и произнес очень спокойно. Тихо, почти ласково, и от подобного неуместного равнодушия у меня буквально кровь в жилах остановила ток:

– Они тебя били, Сат?

– Нет, – тот ответил тоже тихо, хоть и чуть более эмоционально. – Ударился при падении.

Я все еще боялась выдыхать – так давила атмосфера. Ректор внимательно осмотрел дочь, но на ней не было даже видимой царапины, а иначе следующий ласковый вопрос стал бы началом конца для всех, кто находится по ту сторону неразрушенной стены. Данна сама не выдержала и, зашмыгав носом, бросилась к нему в объятия. Он прижал ее одной рукой к груди тесно, но поднял черный взгляд на меня. И я – клянусь кикиморами – не могла даже представить, что он скажет дальше: обвинит в том, что я подвергла риску двух его любимых людей, или прихлопнет на месте безо всяких предварительных ласк.

– А ты цела? – наконец-то он заговорил, и эта же спокойная интонация уже в мой адрес вызывала паралич.

– Да, – я не отводила взгляда, все еще пытаясь угадать ход его мыслей.

– Твой отец? – он только открывал череду коротких вопросов.

– Да, – я продолжала ее чередой коротких ответов.

– Но ты все еще не на его стороне?

– Я все еще не выбираю сторону, Нарат.

Он отпустил Данну, сделал шаг ко мне, не отрывая взгляда от моих глаз.

– Я нашел вас по твоей крови, Лорка. И такого везения может больше не повториться. Больше ты не путешествуешь без меня. Можешь при этом не принимать ничью сторону.

Я вообще перестала что-либо улавливать, но, как часто со мной бывает в критических ситуациях, съязвила:

– Соскучился, Нарат?

– Испугался, – он ответил, даже не моргнув. – Здесь собрались все, ради кого я все еще открываю по утрам глаза. И, бесы свидетели, больше я подобного не допущу. Потому отойди в сторону, Лорка. Сейчас не время защищать твоих обидчиков.

Но я наоборот ступила немного вправо, будто была способна закрыть от него едва еще уцелевшую дверь.

– И что, Нарат, убьешь всех? За то, что тебе сделали больно?

– За то, что тебе сделали больно, Лорка. Отойди. Не останется никого. Даже леса до самой столицы не останется – и пусть каждая ведьма меня потом проклянет.

Он, не отводя взгляда, начал медленно расстегивать сюртук – показывал этим, что намеревается делать дальше. Эйра, особенно его силы, не остановит ничто.

Кроме.

Я шепнула заклинание, подхватила слетевший с шеи ошейник, отвела кулак с ним в сторону, показывая и свою решительность. И, вероятно, мой голос стал таким же – тихим, почти ласковым:

– Нарат, там, позади меня, не только мой отец. Там много тех, кто все еще ждет последних доказательств. Они пока еще не убийцы, они пока еще не готовы рискнуть самым важным в жизни, чтобы хоть одного эйра сжить со свету. Они не убили Сата и Данну, хотя у них была такая возможность, но после массового сожжения во всем государстве не останется сомневающихся.

– Ты ничего не понимаешь в управлении, Лорка. – Ректор расстегнул последнюю пуговицу и скинул сюртук на пол, схватился за ворот рубахи. – Если хоть раз оставить без наказания нарушителей правил, то уже завтра правила начнет нарушать каждый.

– Возможно. – Я допускала, что он отчасти прав. И притом представляла, что именно этот акт насилия окончательно сплотит всех потенциальных врагов. Потому просто подбирала любые возможные аргументы: – Там Кларисса без сознания. Там Орин и Оли. Для эйров подобные мелочи не считаются, а для Великой Змеи – это трое друзей, ради любого из которых она готова вспомнить, кто она есть.

Моя бравада была показной, я хотела его остановить, а не выяснять, кто окажется сильнее в противостоянии. И даже злость в глазах, уже направленная на меня, не была настолько пугающей, чтобы заставить отступить. Эйры стали таковыми именно потому, что все до меня перед ними отступали. Я судорожно сглотнула от новой мысли – до меня и до моего отца, если уж быть до конца точной. До него – даже в большей степени. Вот это сейчас произносить вслух определенно будет лишним.

Ректор оказался совсем близко, перехватил мою руку с артефактом, сжал на запястье, наклонился до самого лица, прошептал сдавленно:

– Вот почему именно такая и именно мне?

Кажется, я каким-то необъяснимым образом даже смысл этого вопроса поняла, поскольку ответ появился сам собой:

– Потому что против лучшего из эйров надо выставлять лучшее оружие, – и даже осмелилась улыбнуться, поскольку кожей ощутила, что в этом бою все-таки выиграла.

Быть может, нашу позу посчитали двусмысленной, раз со стороны раздалось гневное:

– Пап! Что здесь происходит?!

И приглушенный голос Сата:

– Не кричи, Данна, это судьба. Смирись.

Нам с ректором было не до расшифровок этих странных реплик, ведь вопрос все-таки надо было как-то решать. Вряд ли кто-то в радиусе ста шагов не слышал, как ректор «тихонько» вошел в сарай. И их шпион сбежал, а мы тут преспокойно свои дела обсуждаем, альфа-самок и альфа-самцов из себя строим, как будто не находимся в центре боевых действий. Нарат выпрямился, через мое плечо посмотрел на дверь, снова хмурясь:

– Хорошо, потом разберемся. Но хотя бы уйдем отсюда с Клариссой и лисами.

– С этим я не могу не согласиться!

Я тоже резко развернулась, чтобы не отставать. Вылетела на улицу первой и одеревенела – уже даже я, не имея подобного дара, ощутила, что вокруг ни души. По переглядывающимся Сату и ректору поняла, что не ошиблась. Побежала в хижину, пнула дверь, вскрикнула, увидев лишь смятую простынь. Снаружи слышала громогласную Мию, которая звала Орина и Оли по именам. В ужасе снова побежала наружу, но зажала ладонью рот, как будто это помогало загнать панику обратно в горло.

Отец взял одну заложницу! И ее жизнь уже была очень заметным грузом на весах. А теперь у него три пленника, и я не готова пожертвовать ни одним из них. Пока я там, в сарае, спасала папашину гнилую натуру, как заодно и жизни его сторонников, он не потерял ни одной секунды и взял троекратный перевес – как будто отомстил за то, что ректор нарушил его легковесный и неопасный план. На последнего я и уставилась, но из моего жениха вышел не самый лучший утешитель: